Понтий Пилат
- Подробности
- Родительская категория: Энциклопедия
ПОНТИЙ ПИЛАТ, римский прокуратор (наместник) Иудеи в конце 20-х – начале 30-х гг. н. э., при котором был казнен Иисус Христос. П. П. – один из главных героев романа “Мастер и Маргарита”. На первый взгляд, П. П. у Булгакова – человек без биографии, но на самом деле вся она в скрытом виде присутствует в тексте. Ключом здесь является упоминание битвы при Идиставизо, где будущий прокуратор Иудеи командовал кавалерийской турмой и спас от гибели окруженного германцами великана Марка Крысобоя. Идиставизо (в переводе с древнегерманского – Долина Дев, как и упомянуто у Булгакова) – это долина при р. Везер в Германии, где в 16 г. римский полководец Германик (15 до н. э. – 19 н. э.), племянник императора Тиберия (43 или 42 до н. э. – 37 н. э.), разбил войско Арминия (Германа) (18 или 16 до н. э. – 19 или 21 н. э.), предводителя германского племени херусков (хеврусков). Слово же “турма” помогает определить этническое происхождение П. П. Из статьи в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона писатель знал, что турма – это подразделение эскадрона (алы) римской кавалерии, причем сама кавалерия в императорский период набиралась исключительно из неримлян. Ала носила название народности, из которой она формировалась. В статье Брокгауза и Ефрона приводился пример алы германского племени батавов. Римские кавалеристы рекрутировались из той местности, вблизи которой происходили боевые действия или квартировали войска. Поэтому у Булгакова сирийская ала в Иудее вполне правдоподобна. П. П. как служивший в кавалерии, без сомнения, римлянином по рождению не был,а,скорее всего, происходил из германцев. Значительная часть тех же хеврусков не признала власти Арминия и сражалась против него вместе с римлянами. Сам Арминий, как отмечалось в Брокгаузе и Ефроне, “в молодости служил в римских легионах, участвовал в походах против возмутившихся паннонцев и получил звание римского всадника”. П. П. у Булгакова неслучайно пожалован тем же званием.
Германское происхождение П. П. в романе подтверждается многими деталями. Упоминание, что прокуратор был сыном короля-звездочета и мельничихи Пилы, восходит к средневековой майнцской легенде о короле-астрологе Ате и дочери мельника Пилы, живших в прирейнской Германии. Однажды Ат, находясь в походе, узнал по звездам, что зачатый им тотчас ребенок станет могущественным и знаменитым. Королю привели первую попавшуюся женщину – мельничиху Пилу. Родившийся мальчик получил имя от сложения их имен.
Булгаков был знаком с поэмой Георгия Петровского “Пилат” (1893-1894), где подчеркивалось германское происхождение П. П. Как и в “Мастере и Маргарите”, в поэме Петровского прокуратор наделен сочувствием к Иисусу, в проповеди которого он не видит никакой угрозы общественному порядку. П. П. противопоставляет нового проповедника иудейскому духовенству: “...Кроткий Иисус – религии новатор, /Политики он чужд, язвит лишь фарисеев”. Получив донос, прокуратор вызывает Иисуса и увещевает его:
“Послушай, Назорей, теперь уж вот три года, / Как я тебе даю свободу говорить / И не жалею: речь твоя мудра народу, / Достоин ты всегда других уму учить. / Читал ли ты когда Сократа иль Платона, – / Величеством учения ты всех к себе зовешь, / Ты выше всех философов, ты выше их закона... /Ты ненависть к себе ученьем возбудил, / И не дивися им, врагам твоим заклятым, / Их много, и Сократ таких не умирил”. У Петровского П. П. уверяет Иисуса, что тот должен смягчить свою проповедь “для покоя” общества, но слышит в ответ: “То, что я несу народу, / Не есть раздор, война, но мир один, любовь; / Родился я в тот день, когда покой, свободу / Дал Август миру Римскому; израильская кровь / Из-за других прольется, а не из-за меня”.
Иисус арестован по доносу Иуды, “синедрион, сановники... все требовали мщенья”. А П. П. “трусости своей не может победить, / Он чует, мстит судьба законом правым, / И правду он теперь боится совершить”. Прокуратор до конца пытается спасти Иисуса, но напрасно: “В чем вся его вина?.. Народа Он учитель?.. / Ужели мыслит он за кесаря царить? / Ужель он бунтовщик иль тайный возмутитель? / Его ль боитесь вы, стараетесь убить?.. / Кого хотите вы, чтоб я вам отпустил на ваш пасхальный дар. Его или Варраву? / - Сего, Варраву нам! – народ загомонил, / Вожатаями купленный на это свое право. / Замолкли голоса: Пилат во гневе дышит... Нависла туча темная и скрыла высь лазури... / Он смотрит на собрание, шептания их слышит, /И сам он сознает затишье перед бурей”.
У Булгакова П. П. точно так же отмечает знакомство Иешуа Га-Ноцри с трудами греческих философов, присутствует у писателя и уникальный, встречающийся, кажется, ранее только у Петровского мотив трусости П. П.: прокуратор в “Мастере и Маргарите”, как и в поэме, видит несостоятельность обвинения в “оскорблении величества”, которое инкриминируется Га-Ноцри, и пытается убедить иудеев отпустить его, а не Варравана. А после оглашения приговора надвигается туча, и П. П. чувствует приближающуюся грозу. У Петровского Иисус предрекает Пилату, что кровь иудеев прольется не по его вине. У Булгакова прокуратор грозит первосвященнику Иосифу Каифе, что Ершалаим будет взят и уничтожен римскими легионами. Здесь он точно следует описанию французским историком Эрнестом Ренаном (1823-1892) в книге “Антихрист” (1866) взятия Иерусалима будущим императором Титом (39-81) в 70 г. (отсюда обещание привести под стены города весь легион Фульмината (Молниеносный) и арабскую конницу). В поэме муки совести П. П. из-за гибели по его вине Иисуса усиливаются тем, что прокуратору уже однажды пришлось по трусости совершить предательство. У Петровского Пилат – херуск по имени Ингомар:
“Отец его с херусками ушел разить врагов, /А сыну поручил беречь сестру и мать, /Изрек ему проклятие он будущих годов, /Когда забудет он за землю их стоять. /Давно это было. Отец не воротился, /И взросший Ингомар завет его забыл. / За золото и блеск с врагом он подружился, /И, жизнь свою щадя, он силе уступил. /И ловкий юноша был сметлив в деле ратном, /Гордился похвалой искуснейших солдат, /И имя его прежнее погибло безвозвратно /За меткий его глаз он назван был Пилат”.
Через поэму Петровского Булгаков познакомился с этой средневековой немецкой легендой о происхождении П. П. и использовал ее в романе: прокуратор именуется у него Всадником Золотое Копье, очевидно, как за меткий глаз, так и за любовь к золоту. В булгаковском архиве сохранилась выписка из книги немецкого религиеведа Артура Древса (1865-1935) “Миф о Христе” с этимологизацией “Пилат – копейщик”. Память о былой измене усиливает душевные муки того, кто против своей воли отправил на смерть Иешуа. Га-Ноцри же, заметив страдания П. П. от головной боли, заявляет, что не хочет быть его невольным палачом. Германское происхождение булгаковского П. П. подчеркивает его функциональную связь с сатаной Воландом, тоже немцем по имени и происхождению (от гетевского Мефистофеля).
Исторический П. П. пользовался покровительством всесильного временщика императора Тиверия – Люция Элия Сеяна. В булгаковском архиве сохранилась выписка о времени гибели Сеяна, обвиненного в заговоре и убитого в тюрьме по приказу Тиверия – 18 октября 31 г. Это событие по хронологии выпадало из времени действия ершалаимских сцен “Мастера и Маргариты”. Если покровитель булгаковского П. П. жив, то становится не очень понятно, почему прокуратор так опасается доноса Каифы и гнева императора. Поэтому писатель исключил Сеяна из числа возможных персонажей романа.
Булгаковский П. П. кончает свою жизнь в финале “Мастера и Маргариты” в полном соответствии с еще одной легендой, тоже связанной с германским миром. В статье “Пилат” Брокгауза и Ефрона с судьбой прокуратора Иудеи связывалось название одноименной горы в Швейцарских Альпах, где “он будто бы и доселе появляется в великую пятницу и умывает себе руки, тщетно стараясь очистить себя от соучастия в ужасном преступлении”. Читатели “Мастера и Маргариты” помнят П. П., сидящего при свете пасхального полнолуния на плоской горной вершине и жаждущего покоя, избавления от мук совести и прощения. Этот покой нес людям Иисус в поэме Петровского и им же, в конце концов, награждаются у Булгакова и прокуратор Иудеи, и “трижды романтический” несчастный в земной жизни Мастер.
П. П. в “Мастере и Маргарите” сверхъестественным образом прозревает грядущее свое бессмертие, связанное с представшим перед его судом нищим бродягой Иешуа Га-Ноцри. Когда прокуратор начинает сознавать, что придется утвердить смертный приговор Синедриона, его впервые посещает “какая-то совсем нелепая” мысль “о каком-то долженствующем быть – и с кем?! – бессмертии, причем, бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску”. После утверждения приговора “тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: “Бессмертие... пришло бессмертие...” Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке”. Такая трактовка во многом оказалась новаторской в художественном воплощении евангельской темы. Возможно, именно из романа Булгакова она перешла в либретто популярнейшей рок-оперы “Иисус Христос – суперзвезда”, написанное Тимом Райсом в 1968 г. Здесь П. П. накануне допроса видит во сне Иисуса и ненавидящую пророка толпу. “Затем я вижу, что миллиарды оплакивают этого человека, а потом я слышу, как они поминают мое имя, проклиная меня”, – восклицает оперный прокуратор. И у Булгакова, и у Раиса соответствующие эпизоды восходят к евангельскому рассказу о предупреждении П. П. его женой, которая советует мужу не причинять зла виденному ей во сне праведнику, иначе ему, Пилату, придется пострадать за свои неосторожные действия.
В образе П. П. Булгаковым запечатлен человек, терзающийся муками совести за то, что отправил на смерть невинного. В финале романа П. П. даруется прощение. Этот персонаж генетически связан с героями автобиографического рассказа “Красная корона” – автора, мучающегося из-за гибели брата, и безымянного генерала, отправившего его в бой и повинного в бессудных казнях. Еще одним предшественником П. П. в булгаковском творчестве выступает генерал Хлудов из пьесы “Бег”. Здесь для палача олицетворением мук совести становится повешенный по его приказу вестовой Крапилин, призрак которого преследует Хлудова во сне и наяву. В “Мастере и Маргарите” П. П. не может избавиться от видения казненного Иешуа, с которым прокуратор мечтает воссоединиться на лунной дорожке (такое воссоединение, благодаря Мастеру, происходит в финале). Связь с эпохой гражданской войны в образе П. П., подчеркивающая его родство с Хлудовым, отразилась в ряде деталей. Это – сочетание в речи прокуратора и в быте подчиненных ему подразделений римских (калиги – военная обувь, манипул, кентурия, когорта, ала, легион – наименования подразделений) и современных (сапоги, взвод, полк, казарма, солдаты) реалий. В редакции 1929 г. параллели с гражданской войной были отчетливее. Здесь фигурировал “адъютант” П. П., которого прокуратор называл “ротмистр”. П. П. титуловали “Ваше Превосходительство”, упоминался “эскадрон”, “ординарец трибуна когорты” и т. д.
Образ П. П. у Булгакова полемичен по отношению к рассказу французского писателя, Нобелевского лауреата Анатоля Франса (Тибо) (1844-1924) “Прокуратор Иудеи” (1891). В “Мастере и Маргарите” казнь Иешуа Га-Ноцри становится главным событием в жизни П. П., и память о казненном не дает прокуратору покоя всю оставшуюся жизнь. Главный герой “Прокуратора Иудеи”, напротив, абсолютно не помнит ни самого Иисуса Христа, ни его казни.
В ранней редакции “Мастера и Маргариты” действовала также жена Понтия Пилата, Клавдия Прокула. Ее имя, отсутствующее в канонических Евангелиях, упоминается в апокрифическом Евангелии Никодима и приведено в книге германского религиеведа Г. А. Мюллера “Понтий Пилат: пятый прокуратор Иудеи и судья Иисуса из Назарета” (1888). Вероятно, из этой книги Булгаков выписал “Клавдия Прокула” со ссылкой на Никодимово евангелие. Однако в дальнейшем автор “Мастера и Маргариты” убрал супругу прокуратора из ершалаимских сцен, предпочтя оставить П. П. в полном одиночестве. Единственным другом всадника остался преданный пес Банга. Здесь тоже отличие от рассказа Франса, где П. П. вполне наслаждается радостями жизни и дружеским общением с Элием Ламией. Булгаковскому П. П. приходится терзаться муками совести в одиночку, что усиливает его раскаяние.
Из исследования Г. А. Мюллера Булгаков почерпнул и ряд других деталей к образу П. П. Немецкий ученый утверждал, что тот был именно пятым прокуратором Иудеи (некоторые другие источники указывали, что шестым). Автор “Мастера и Маргариты” узнал у Мюллера и годы правления предшественника П. П. Валерия Грата – с 15 по 25 (в булгаковском архиве сохранилась соответствующая выписка). Отсюда же была взята и легенда о Пиле и Ате (Атусе), отразившаяся в подготовительных материалах к роману: “Атус – король (Майнц) и дочь мельника Пила. Pila-Atus Понт Пятый! прокуратор!” “Понт” в данном случае указывает на еще одну легенду, переданную русским участником Флорентийского собора митрополитом Исидором и связывающую рождение П. П. с городом Понт вблизи Бамберга в Германии. Когда Афраний говорит П. П., что он на службе в Иудее уже пятнадцать лет и начал ее при Валерии Грате, это полностью соответствует исторической истине, если принять за время действия ершалаимских сцен 29 г., а за начало службы Афрания – 15 г., первый год прокураторства Грата (можно предположить, что новый прокуратор захотел иметь нового человека на столь деликатной должности как начальник тайной стражи). Из книги Мюллера Булгаков выписал по-немецки и пословицу о горе Пилат в Швейцарских Альпах, с которой легенда связывала последнее пристанище П. П.: “Когда Пилат покрыт шапкой (облаков), погода хорошая”. В “Мастере и Маргарите” в финале главные герои видят П. П. в горной местности. В ней можно найти сходство и с Альпами, и с хорошо знакомой Булгакову в 1920-1921 гг. Столовой горой, у подножья которой находится Владикавказ. Интересно, что швейцарская легенда о гибели П. П. была задолго до Булгакова использована в отечественной литературе. Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) еще в конце XVIII в. в швейцарской части “Писем русского путешественника’’ (1789-1801) патетически восклицал: “Не увижу и тебя, отчизна Пилата Понтийского! Не взойду на ту высокую гору, на ту высокую башню, где сей несчастный сидел в заключении; не загляну в ту ужасную пропасть, в которую он бросился из отчаяния!” Вариант этой легенды Булгаков также почерпнул из книги И. Я. Порфирьева “Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях по рукописям Соловецкой библиотеки” (1890). Там рассказывалось, что император Тиверий, получив исцеление “гнойного струпа” на лбу от платка Вероники, на котором отпечаталось изображение Иисуса, разгневался на П. П., казнившего столь искусного врача. Цезарь вызвал его в Рим и хотел предать смерти, но “Пилат, узнав об этом, сам умертвил себя своим собственным ножом. Тело Пилата было брошено в Тибр; но Тибр не принимал его; потом бросали в другие места, пока не погрузили в один глубокий колодец, окруженный горами, где оно до сих пор находится”. Характерно, что во всех легендах последний приют П. П. оказывается в горах. Этой традиции следовал и Булгаков в “Мастере и Маргарите”.
В образе П. П. прослеживается отчетливая связь с идеями Льва Николаевича Толстого (1828-1910). Булгаков, по свидетельству писателя Эмилия Львовича Миндлина (1900-1981), хорошо знавшего автора “Мастера и Маргариты” в 20-е годы, однажды заявил: “После Толстого нельзя жить и работать в литературе так, словно не было никакого Толстого”. Автор “Мастера и Маргариты”, безусловно, был знаком не только с толстовскими произведениями, но и с воспоминаниями о великом писателе и мыслителе. Мимо внимания Булгакова, в частности, не могли пройти мемуары редактора журнала “Жизнь” Владимира Александровича Поссе (1864-1940), впервые опубликованные в 1909 г. в № 4 петербургского “Нового журнала для всех” под названием “Встречи с Толстым”. В 1929 г., когда началась работа над “Мастером и Маргаритой”, значительно дополненный вариант этих воспоминаний вышел в книге В. А. Поссе “Мой жизненный путь”. Там был приведен рассказ Толстого “о стражнике, присланном по просьбе Софьи Андреевны (жены Толстого С. А. Берс (1844-1919). – Б. С.) для охраны Ясной Поляны”: “Присутствие стражника, видимо, очень мучило Льва Николаевича.
– Подошел я к стражнику, – рассказывал Лев Николаевич, – и спрашиваю его: “Чего это у тебя сбоку висит? Нож, что ли?”
– Какой нож? Это не нож, а тесак.
– Что же ты им будешь делать? Хлеб резать?
– Какой там хлеб?!
– Ну, так мужика, который тебя хлебом кормит.
– Ну что ж, и буду резать мужика.
– Ведь сам ты тоже мужик. Как же тебе не совестно резать своего брата мужика?
– Хоть совестно, а резать буду, потому такова моя должность.
– Зачем же ты пошел на такую должность?
– А затем, что вся цена мне в месяц шестнадцать целковых, а платят мне тридцать два целковых, потому и пошел на эту должность.
– Ответ стражника, – с усмешкой заметил Толстой, – объяснил мне много непонятных вещей в жизни. Взять хотя бы Столыпина (П. А. Столыпин (1862-1911), тогдашний председатель Совета министров. – Б. С.). Я хорошо знал его отца и его когда-то качал на коленях. Может быть, и ему совестно вешать (для подавления революционных выступлений Столыпин ввел военно-полевые суды, нередко применявшие смертную казнь. – Б. С.), а вешает, потому что такова его должность. А на эту должность пошел, потому что красная цена ему даже не шестнадцать целковых, а, может, ломаный грош, получает же он – тысяч восемьдесят в год.
И таковы все эти порядочные люди, из так называемого высшего общества. Милы, любезны, учтивы, пока дело не коснется должности, а по должности – звери и палачи. Таков, например, был известный шеф жандармов Мезенцев, убитый за свои зверства революционерами (генерал-адъютанта Н. В. Мезенцева (1827-1878) заколол кинжалом революционер-народник и писатель С. М. Степняк (Кравчинский) (1851-1895). – Б. С.). А вне должности был премилый и добродушный человек; я его хорошо знал”.
П. П. у Булгакова сначала говорит “человеку с ножом” – выполняющему роль палача кентуриону Марку Крысобою (на боку у того, правда, не тесак, а короткий римский меч): “У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите...” Прокуратор пытается убедить себя, что именно должность заставила его отправить на казнь невинного Иешуа, что из-за плохой должности все в Иудее шепчут, будто он – “свирепое чудовище”. И в финале, когда Маргарита и Мастер видят сидящего в кресле на плоской горной вершине П. П., Воланд сообщает им, что прокуратор все время говорит “одно и то же. Он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность”. Как и Толстой, Булгаков утверждал, что никакими должностными обязанностями нельзя оправдать преступного насилия над людьми. Для П. П. слова о должности – только попытка успокоить больную совесть. Интересно, что в свете толстовских слов о Столыпине, который готов вешать ради повышенного жалованья, рассуждения П. П. о плохой должности можно прочитать и как скрытый намек на широко известное лихоимство пятого прокуратора Иудеи (впрочем, в этом отношении он, если и отличался в худшую сторону от других римских наместников, то лишь немного). Известно, что именно из-за непомерных поборов с населения Пилат и был смещен в конце концов со своего поста. Булгаковский П. П. сильно облагорожен по сравнению с прототипом, поэтому его взяточничество и стремление к наживе спрятаны в подтекст.