“Дьяволиада”, повесть
- Подробности
- Родительская категория: Энциклопедия
“ДЬЯВОЛИАДА”, повесть, имеющая подзаголовок “Повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя”. Опубликована: Недра, М., 1924, № 4. Вошла в сборники: Булгаков М. Дьяволиада. М.: Недра, 1925 (2-е изд. – 1926); Булгаков М. Роковые яйца. Рига: Литература, 1928. Д. была написана в 1923 г. 31 августа 1923 г. Булгаков сообщал в письме своему другу писателю Юрию Львовичу Слезкину (1885-1947): “”Дьяволиаду” я кончил, но вряд ли она где-нибудь пройдет. Лежнев (редактор журнала “Россия” И. Г. Лежнев (Альтшулер) (1891-1955). – Б. С.) отказался ее взять”. Д. была принята к печати издательством “Недра”, возглавлявшимся Николаем Семеновичем Ангарским (Клестовым) (1873-1941), старым большевиком, отличавшимся неплохим литературным вкусом, ориентированным на русскую классику XIX в. Сохранилась недатированная записка Булгакова сестре Надежде: “Я продал в “Недра” рассказ “Дьяволиада””. 26 октября 1923 г. Булгаков записал в дневнике: “Повесть моя “Дьяволиада” принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист... Повесть дурацкая, ни к черту не годная”. Альманах “Недра” с Д. вышел из печати 25 февраля 1924 г. Единственным заметным откликом на Д. было мнение известного писателя Евгения Ивановича Замятина (1884-1937), впоследствии ставшего булгаковским другом. В статье “О сегодняшнем и современном”, опубликованной в №2 журнала “Русский современник” за 1924 г., он отметил: “Единственное модерное ископаемое в “Недрах” – “Дьяволиада” Булгакова. У автора, несомненно, есть верный инстинкт в выборе композиционной установки: фантастика, корнями врастающая в быт, быстрая, как в кино, смена картин – одна из тех (немногих) формальных рамок, в какие можно уложить наше вчера – 19, 20-й год. Термин “кино” – приложим к этой вещи, тем более что вся повесть плоскостная, двухмерная, все – на поверхности и никакой, даже вершковой, глубины сцен – нет. С Булгаковым “Недра”, кажется, впервые теряют свою классическую (и ложноклассическую) невинность, и, как это часто бывает, – обольстителем уездной старой девы становится первый же бойкий столичный молодой человек. Абсолютная ценность этой вещи Булгакова – уж очень какой-то бездумной – невелика, но от автора, по-видимому, можно ждать хороших работ”. Здесь же Замятин отметил влияние на Д. модернистской прозы начала XX в., прежде всего произведений А Белого.
Позднее, когда Булгаков уже стал известен как автор пьесы “Дни Турбиных”, на Д. обратили внимание недружественные ему критики. В частности, И. М. Нусинов в 1929 г. в 4-й книге журнала “Печать и революция” так передавал содержание Д.: “Мелкий чиновник, который затерялся в советской государственной машине – символе “Дьяволиады”... Новый государственный организм – “Дьяволиада”, новый быт – такая “гадость”, о которой Гоголь даже понятия не имел”. А В. Зархи 10 апреля 1927 г. в газете “Комсомольская правда” утверждал: “Для Булгакова наш быт – это действительно фантастическая дьяволиада, в условиях которой он не может существовать...” Булгаков же в письме правительству 28 марта 1930 г. отмечал “черные и мистические краски... в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта...”
В Д. показан гоголевский “маленький человек”, ставший жертвой набирающей обороты современной бюрократической машины, причем столкновение Коротко-ва с этой машиной в помутненном сознании уволенного делопроизводителя превращается в столкновение с неодолимой дьявольской силой. Происходящее главный герой воспринимает словно в наркотическом бреду. Тут Булгаков, ранее страдавший наркоманией (см. Морфий), клинически точно воспроизвел последствия употребления наркотика. Позднее в “Мастере и Маргарите” в обстоятельства “маленького человека” помещен не мелкий чиновник, а гениальный Мастер, и там уже нечистая сила в лице Воланда и его свиты помогает гению обрести покой, а его труду – бессмертие.
Не исключено, что на финал Д., где обезумевший Коротков отбивается от окруживших его агентов уголовного розыска бильярдными шарами, а затем бросается вниз с крыши знаменитого “дома Нирензее” (Б. Гнездниковский пер., 10, там помещалась редакция газеты “Накануне”) повлиял конкретный эпизод. В августе 1923 г. при похожих обстоятельствах погиб некто П. Кротов, глава липового малого торгового предприятия “Смычка”. Интересно, что газета с таким названием – орган Первой сельскохозяйственной выставки в СССР – упоминается в булгаковском фельетоне “Золотистый город”. Кротов отстреливался от преследовавших его милиционеров из нагана, а затем, теснимый снизу и с крыши, выбросился из окна третьего этажа и, тяжелораненый, был добит агентами на перекрестке Маросейки и Армянского переулка. Характерно, что ранее он был признан “психически неполноценным” и уволен с должности начальника Костромской исправительной колонии. Это обстоятельство фигурировало, в частности, на процессе его сообщницы баронессы Ольги Григорьевны фон Штейн, проходившем в декабре 1923 г. Дело Кротова и Штейн отразилось в московских газетах того времени и вряд ли прошло мимо внимания автора Д. Показательно сходство фамилий Кротов и Коротков. Отметим также, что булгаковского героя мальчик-лифтер принимает за похитившего деньги преступника и советует: “Тебе, дяденька, лучше всего наверх, где бильярдные... там на крыше отсидишься, если с маузером”. Однако, в отличие от мошенника и бандита Кротова, Коротков никаких преступлений не свершал, а его сумасшествие – следствие неспособности выбраться из бюрократического лабиринта.