Булгаков Афанасий Иванович
- Подробности
- Родительская категория: Энциклопедия
БУЛГАКОВ, Афанасий Иванович (1859-1907), отец Булгакова, статский советник, профессор Киевской Духовной Академии по кафедре истории западных вероисповеданий. Б. родился 17/29 апреля 1859 г. в семье православного священника Ивана Авраамьевича Булгакова (1830-1894) и Олимпиады Ферапонтовны Булгаковой (урожденной Ивановой) (1830-1910). Фамилия “Булгаков” происходит от тюркского существительного “булгак” – производного от глагола “булга”. Глагол имеет значения “махать”, “перемешивать”, “взбалтывать”, “мутить”, “махать”, “качаться”, “биться”. “Булгак” же означает “смятение”, “гордо ходящий человек, поворачивающий голову в разные стороны”, или просто “гордый”, “гордец”.
В 1876-1881 гг. Б. обучался в Орловской духовной семинарии, в 1881-1885 гг. – в Киевской Духовной Академии, которую окончил со степенью кандидата богословия. В 1885–1887 гг. преподавал древнегреческий язык в Новочеркасском духовном училище. В 1887 г. за книгу “Очерки истории методизма” (1886) Советом Академии был удостоен степени магистра богословия и в том же году определен на службу в КДА в должности доцента общей древней гражданской истории с чином надворного советника. В 1889 г. Б. перешел на кафедру истории и разбора западных исповеданий. Одновременно в 1890-1892 гг. преподавал историю в Киевском Институте благородных девиц. С 1892 г. параллельно с преподаванием Б. исполнял обязанности Киевского отдельного цензора по внутренней цензуре. В 1896 г. за выслугу лет Б. был произведен в статские советники, что давало право на потомственное дворянство. В 1902 г. Б. был избран экстраординарным профессором. 11 декабря 1906 г. удостоен степени доктора богословия, а 8 февраля 1907 г. Святейший синод утвердил Б. в звании ординарного профессора. 1 июля 1890 г. Б. женился на Варваре Михайловне Покровской (Булгаковой), дочери православного священника. У них было семеро детей: Михаил (1891), Вера (1892), Надежда (1893), Варвара (1895), Николай (1898), Иван (1900) и Елена(1902). 14 марта 1907 г. Б. скончался от наследственного нефросклероза.
В некрологе, написанном профессором КДА В. П. Рыбинским (1867–1944) и опубликованном в “Трудах КДА”, отмечалось, что “почивший профессор был очень далек от того поверхностного либерализма, который с легкостью все критикует и отрицает; но в то же время он был противником и того неумеренного консерватизма, который не умеет различать между вечным и временным, между буквой и духом и ведет к косности церковной жизни и церковных форм”. Подобный умеренный либерализм Б. отчетливо отразился в его работах, особенно написанных после начала революционных событий 1905 г. Например, в статье “Французское духовенство в конце XVIII в. (в период революции)”, опубликованной в №5 “Трудов КДА” за 1905 г., Б. писал: “В то время среди французского народа началась проповедь о равенстве, братстве и свободе всех людей с точки зрения формально-правовых воззрений на отношение людей между собою. Что же стали делать высшие представители церкви? Как они отнеслись к этому? Вместо того чтобы заняться выяснением истинно христианского смысла этих понятий (Мф. V, 44 – 48), они, как бы закрывая глаза на то, что эти понятия заимствованы из учения Господа нашего Иисуса Христа, стали проповедать о том, что безусловного равенства, братства и свободы никогда не было и быть не может. Но ведь дело шло совсем не об этом. Дело шло о равенстве всех пред законом, в основе которого (по идее) должен быть закон нравственный. Они начали также проповедать о необходимости безусловного повиновения законам, происходящим от Богом поставленной власти. Но на качество этих законов внимания не обращалось; не обращалось внимания на их отношение к духу христианства. Такою постановкою дела высшее духовенство скомпрометировало себя, и в таком отношении его к начавшемуся народному движению нужно искать происхождения того поистине грустного факта, который известен в истории Франции под именем объявления “культа разума””. Б. отмечал при этом, что низшее приходское духовенство во Франции накануне революции “было придавлено и вместе с простым народом делило его радости и горе. Оно страдало от бедности, несмотря на то, что не было обременено и связано тягостями семейной жизни; оно было под гнетом и духовной и светской власти, оно страдало и от провинциальной аристократии, которая своими связями с высшим клиром всегда имела возможность угнетать приходских священников (cures). Одним словом, конец XVIII века дает нам целый ряд картин, знакомых нам, близких нашему сердцу, напоминающих до мельчайших подробностей жизнь наших деревенских священников по их положению между простым народом и деревенской “знатью”, начиная с господ и кончая их “дворецкими”. Слово “cure” (приходской священник) сделалось таким же унизительным и обидным, почти позорным, как и теперь у нас слово “поп”. А между тем этому-то именно духовенству и предстояла необходимость выступить со своим религиозно-нравственным влиянием в деле начинавшегося народного разрушительного движения. Что оно могло сделать? Как могло оно предотвратить братоубийственную народную резню? Оно не могло с открытою душою и с полным убеждением выступить на защиту старого порядка вещей; потому что это значило бы защищать полное попрание законов божеских и человеческих, и потому, – естественно, оно должно было или оставаться молчаливым зрителем ужасных событий или, сознавая справедливость народных требований, становиться в ряды недовольных и вместе с ними переживать все ужасы революции”. Автор “Французского духовенства в конце XVIII в.” считал, что “когда теперь во Франции говорят об отделении Церкви от государства, то, в сущности, говорят о том, чтобы юридически констатировать уже совершившееся дело; а совершилось оно тогда, когда французское духовенство бросило своих пасомых на произвол судьбы, впуталось в государственные дела и не хотело признать той истины, что совершение государственных переворотов не дело Церкви, что царство Божие не есть брашно или питие, но правда, и мир, и радость о Духе Святе”.
Б., судя по тексту “Французского духовенства” и других статей, был привержен христианским идеалам братства, равенства и свободы, мечтал об устроении общества согласно нравственному закону. Воззрения Б. близки идеям христианского социализма, высказывавшимся философом, публицистом и общественным деятелем С. Н. Булгаковым, с которым Б. был знаком по созданному в марте 1905 г. Религиозно-философскому обществу памяти В. С. Соловьева. В деятельности этого общества, основанного С. Н. Булгаковым, Б. принимал активное участие вплоть до своей смертельной болезни, обострившейся осенью 1906 г. Мысль Б. о том, что Царство Божие не может носить земного, материального характера, представляла собой критику марксизма с его земным коммунистическим раем и была близка идеям С. Н. Булгакова и Н. А. Бердяева. Булгаков в “Мастере и Маргарите” идеальное царство истины и справедливости, о котором говорит Иешуа Га-Ноцри и которое достижимо лишь в надмирности, сравнивает с карикатурным осуществлением коммунистического идеала в современной ему Москве на примере обитателей Нехорошей квартиры, Дома Грибоедова и Театра Варьете. Свою приверженность свободе и неприятие разрушительной революционной народной стихии автор “Мастера и Маргариты” выразил в письме правительству 28 марта 1930 г., где утверждал: “Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я – горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода”. Здесь же Булгаков указал на свой “глубокий скептицизм в отношений революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции...”. Б. писал “Французское духовенство” еще только в самом начале революции, под явным впечатлением от расстрела демонстрации 9 января 1905 г., но как будто предвидел действительно широкомасштабную гражданскую войну с многочисленными жертвами. Булгакову пришлось воочию наблюдать “братоубийственную народную резню” и не удалось остаться “молчаливым зрителем ужасных событий”. Будучи мобилизован в армии всех сторон, участвовавших в гражданской войне, он позднее запечатлел эти события в “Белой гвардии” и “Днях Турбиных”. Б., сам сын бедного приходского священника, не понаслышке знал положение низшего русского духовенства, которое, в отличие от французского, было еще и обременено семьей, и предрекал столь же печальные последствия для дела веры, как во время Великой Французской революции. Булгаков писал “Мастера и Маргариту” в эпоху государственного атеизма и упадка религии, демонстрируя весь глубокий идиотизм официального отрицания Христа и христианства. Под “истинно-христианским смыслом” равенства, братства и свободы Б. подразумевал следующее место из Евангелия от Матфея: “А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари (сборщики податей)? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный” (Мф. V, 44-48). Эти слова, возможно, не без влияния статьи отца, явились для Булгакова источником проповеди Иешуа Га-Ноцри о том, что злых людей нет на свете и что все люди добрые, включая избивающего его Марка Крысобоя и предателя Иуду из Кириафа. Евангелист стал персонажем “Мастера и Маргариты” под именем Левия Матвея. Этот герой, однако,уподоблен мытарю из проповеди Христа (его прежняя профессия сборщика податей в романе подчеркивается). Матвей сохраняет ненависть к Иуде и лишь смягчается по отношению к Понтию Пилату, когда узнает, что прокуратор организовал убийство корыстолюбивого юноши из Кириафа. Булгаковский евангелист питает любовь только к любящему его Иешуа. В “Мастере и Маргарите” показано, что учение Иисуса Христа неизбежно будет толковаться мытарями и может стать источником не любви, а ненависти.
Б. написал также статью “Современное франкмасонство в его отношении к церкви и государству”, опубликованную в №12 “Трудов КДА” за 1903 г. Эта статья нашла отражение в “Мастере и Маргарите” (см.: Масонство). Б. подчеркивал, что в масонстве “есть такая сторона, знание о которой доступно только самому ограниченному числу посвященных членов”, в связи с чем среди масонов выделяются две группы: “те, которые не знают последнего слова, или, по крайней мере, последней цели союза” и “настоящие франкмасоны, которые хорошо знают, что говорят и что делают”. Автор “Современного франкмасонства” отметил, что “в настоящее время ряды франкмасонских лож наполняются евреями... понятное дело, что от таких лож нельзя ожидать ничего доброго для христианства. Но чего именно можно ожидать, это сказать трудно, потому что для этого самому нужно стоять в центре франкмасонства. А для этого необходимо достигнуть высших ступеней франкмасонства, к которому три низшие ступени (ученика, подмастерья и мастера) служат только преддверием; члены этих степеней знают только немногих представителей своих лож; они находятся под руководством членов высших разрядов: “Масонов шотландского обряда”, “Розенкрейцеров”... и “Невидимых” или “Задних лож”; ... чтобы достигнуть этого нужно иметь 33-ю степень франкмасонства. Собственно, имеющие эту степень и стоят во главе франкмасонского союза”. Б. подробно описывает обряд посвящения “мастера”, отразившийся в сцене Великого бала у сатаны и последовавшего за этим извлечения Мастера из лечебницы. Слова Б. насчет евреев показывают, что к ним он относился с предубеждением. Возможно, что именно от отца Булгаков унаследовал бытовой антисемитизм, проявившийся в дневнике “Под пятой”.
В целом же влияние Б. на будущего писателя было благотворным. Как вспоминала Н. А. Булгакова, в 1900 г. родители купили дачный участок в две десятины леса в поселке Буча под Киевом: “И на этом участке под наблюдением отца была выстроена дача в пять комнат и две большие веранды... Дача дала нам простор, прежде всего простор, зелень, природу. Отец (он был хорошим семьянином) старался дать жене и детям полноценный летний отдых... В первый же год жизни в Буче отец сказал матери: “Знаешь, Варечка, а если ребята будут бегать босиком?” Мать дала свое полное согласие, а мы с восторгом разулись и начали бегать по дорожкам, по улице и даже по лесу... И это вызвало большое удивление у соседей. Особенно поджимали губы соседки: “Ах! Профессорские дети, а босиком бегают!””. Как видно, Б., сам выросший в бедной семье, где было десять человек детей, достигнув известного положения, ничего не имел против того, чтобы его дети играли с детьми простонародья.
Н. А. Булгакова отмечала, что родители “как-то умело нас воспитывали, нас не смущали: “Ах, что ты читаешь? Ах, что ты взял?” У нас были разные книги. И классики русской литературы, которых мы жадно читали. Были детские книги... И была иностранная литература. И вот эта свобода, которую нам давали родители... способствовала нашему развитию, она не повлияла на нас плохо. Мы со вкусом выбирали книги”. Любовь к хорошим книгам сохранилась у Булгакова на всю жизнь, и по числу литературных источников, использованных в своих произведениях, автор “Мастера и Маргариты” стоит на одном из первых мест среди русских писателей.
Н. А. Булгакова оставила нам развернутую характеристику Б.: “Когда отец умер, мне было 13 лет. Мне казалось, что мы, дети, плохо его знали. Ну что же, он был профессором, он очень много писал, он очень много работал. Много времени проводил в своем кабинете. И тем не менее, вот теперь (в 1967 г. – Б. С.), оглядываясь на прошлое, я должна сказать: только сейчас я поняла, что такое был наш отец. Это был очень интересный человек, интересный и высоких нравственных качеств. ... Над его гробом один из студентов, его учеников, сказал: “Ваш симпатичный, честный и высоконравственный облик”. Действительно – честный, и чистый, и нравственный, как сказал его студент. Это повторяли и его сослуживцы. Отец проработал в академии 20 лет и за эти 20 лет у него ни разу не было не только ссоры или каких-нибудь столкновений с сослуживцами, но даже размолвки. Это было в его характере. У него была довольно строгая наружность. Но он был добр к людям, добр по-настоящему, без всякой излишней сентиментальности. И эту ласку к людям, строгую ласку, требовательную, передал отец и нам. В доме была требовательность, была серьезность, но мне кажется, я могу с полным правом сказать, что основным методом воспитания детей у Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны Булгаковых были шутка, ласка и доброжелательность. Мы очень дружили детьми и дружили потом, когда у нас выросла семья до десяти человек. Ну, конечно, мы ссорились, было все что хотите, мальчишки и дрались, но доброжелательность, шутка и ласка – это то, что выковало наши характеры.
Еще одно качество нам передал отец. Отец обладал огромной трудоспособностью. Вот я помню. Он уезжал в Киев с дачи на экзамены, с экзамена он приезжал, снимал сюртук, надевал простую русскую рубашку-косоворотку и шел расчищать участок под сад или огород. Вместе с дворником они корчевали деревья, и уже один, без дворника, отец прокладывал на участке (большой участок – две десятины) дорожки, а братья помогали убирать снятый дерн, песок... Отец с большой любовью устраивал домашнее гнездо, но, к сожалению, это продолжалось недолго”.
Не исключено, что какие-то черты Б. наряду с другими прототипами отразились в образах профессора Персикова в “Роковых яйцах” и профессора Преображенского в “Собачьем сердце”. В надгробной речи, опубликованной в “Трудах КДА”, товарищ Б. Д. И. Богдашевский так говорил о его последних днях: “Беседовали мы с тобою о разных явлениях современной жизни. Взор твой был такой ясный, спокойный и в то же время такой глубокий, как бы испытующий. “Как хорошо было бы, – говорил ты, – если бы все было мирно! Как хорошо было бы!... Нужно всячески содействовать миру”. И ныне Господь послал тебе полный мир... “Отпусти”, – вот последнее твое предсмертное слово своей горячо любящей тебя и горячо любимой тобой супруге. “Отпусти!...” И ты отошел с миром! Ты мог сказать: “Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу твоему с миром” (Лук. II, 29)”. В “Мастере и Маргарите” в финале главная героиня просит Воланда отпустить наказанного бессмертием Понтия Пилата, а сатана отвечает, что за него уже попросил Иешуа.