Масонство

Подробности

Родительская категория: Энциклопедия

МАСОНСТВО (другое название: франкмасонство, от фр. franc mason, “вольный каменщик”), духовно-инициатическое движение, возникшее в начале XVIII в. (по другим данным в XVII в.) в Великобритании и распространившееся оттуда по всему миру, включая и Россию. М. нашло отражение в романе Булгакова “Мастер и Маргарита”. Название “масонство” (“франкмасонство”) дано в память о строителях Соломонова храма в Ветхом завете. М. наследовало традиции средневековых цеховых объединений (в том числе каменщиков-строителей) и духовно-рыцарских и церковных орденов. Первичные организации М. – ложи, объединяющиеся по странам и группам стран, так называемым провинциям. В узком смысле масонами называют собственно франкмасонов, в широком смысле под М. понимают не только франкмасонство, но и близко стоящие к нему по обрядности и религиозно-этическим воззрениям ритуальные братства розенкрейцеров, иллюминатов, мартинистов, членов Герметического ордена Золотой Зари (где сильно теософское влияние) и др. Согласно масонской легенде, царь Соломон, завладев троном Давида, занялся строительством храма и царского дворца. Для этого он заключил союз с царем древнего Тира Хирамом, правившим по соседству с Израилем. Хирам предоставил Соломону целую армию каменщиков и плотников, которых возглавлял главный мастер строителей храмов, посвященных богу Дионису, Хирам Абифф – самый ловкий и искусный из когда-либо существовавших в мире строителей. Под его началом было 183 600 ремесленников, надсмотрщиков и подневольных работников. Хирам Абифф знал тайны мастерства и секретные слова, которые помогали безошибочно оценить уровень работы любого строителя. Однажды три подмастерья захотели вынудить его сообщить им секреты Великого Мастера и подстерегли Абиффа в храме, где он молился у незавершенного алтаря, а когда Великий Мастер отказался назвать секретный пароль, то убили его циркулем, угольником и молотком (три этих предмета стали символами М.). Целью М. провозглашается нравственное самосовершенствование и братская взаимопомощь между членами лож, достижение духовного братства всего человечества. По мнению масонов, тайны мира и Бога могут открыться лишь совершенному и посвященному человеку. В М. существует сложная иерархия степеней посвящения в тайны учения, высшая из которых – Великий Мастер (или Великий Магистр). Масоны сохраняют строгую секретность вокруг своих ритуалов и доктрины. Отметим также, что подавляющее большинство масонских лож не принимает в свой состав женщин, а также представителей нехристианских конфессий, поэтому легенды о существовании иудейских масонских лож, так называемых “жидо-масонов”, лишены исторического основания.

Отец автора “Мастера и Маргариты” А. И. Булгаков, будучи приват-доцентом Киевской Духовной Академии по кафедре истории западных вероисповеданий, посвятил М. специальную статью “Современное франкмасонство. (Опыт характеристики)”, опубликованную в № 12 “Трудов КДА” за 1903 г. Там он, опираясь на книгу немецкого исследователя И. Г. Финделя “История франкмасонства” (1874), в частности, отмечал: “Конечно, каждый франкмасон скажет: “Никто из нас не имеет в виду скрывать свою деятельность; никто из нас не станет и обольщать других касательно целей этой деятельности; и тем не менее мы остаемся при том мнении, что франкмасонство, несмотря на публикацию уставов его, несмотря на множество книг, написанных его друзьями, его сторонниками и его врагами, и до настоящего времени остается по существу неизвестною историческою величиною, определение которой может быть сделано только приблизительно. Зависит же это от того, что в нем так же, как и в ордене иезуитов, есть такая сторона, знание о которой доступно только самому ограниченному числу вполне посвященных членов”, поскольку “в пределах франкмасонства есть два разряда приверженцев: 1) те, которые не знают последнего слова, ни, по крайней мере, последней цели союза (Ordens) и 2) настоящие франкмасоны, которые хорошо знают, что говорят и что делают”. Отец писателя повторил и расхожее антисемитское утверждение, что “в настоящее время ряды франкмасонских лож наполняются евреями; понятное дело, что от таких лож нельзя ожидать ничего доброго для христианства”. Автор “Современного франкмасонства” отнесся к М. достаточно враждебно, полагая масонов в конечном счете враждебными православной церкви. Он ставил вопрос: “как франкмасонство относится к церкви Христовой?” и утверждал, что “ответ на этот вопрос сами франкмасоны дают такой: “По принципу своему, не касаясь догматов, франкмасонский союз воздерживается от всякого участия в религиозных смутах, производимых различными партиями; он учит уважать и чтить всякую форму исповедания, но прежде всего заботится о том, чтобы члены его в жизни своей проявляли любовь и терпимость друг к другу. Масонство имеет дело только с человеком, стараясь сделать из своих членов хороших людей. Оно вместе с тем готовит из них хороших членов и для их религиозных обществ... Указываемая будто бы вражда франкмасонства к христианству есть вымысел, опирающийся на ложных слухах и есть следствие незнания истинного характера деятельности масонства. Но... не поощряет оно и религиозного безразличия... оно опирается на вечные основы всех верований, имеет в виду только нравственное достоинство своих последователей, предоставляя каждому полную свободу в его частных мнениях”. На основании этих слов можно было бы заключить, что франкмасонство из иудея вообще, буддиста, брамина, язычника, магометанина, латинянина, протестанта или православного вообще готовит хорошего магометанина, хорошего иудея, хорошего язычника, хорошего латинянина, хорошего протестанта, хорошего православного. Но, конечно, такой вывод был бы нелепостью, потому что основание его заключает в себе ложь по существу; а что это так, это может быть видно хотя бы из того, что быть хорошим иудеем или магометанином значит быть хорошим врагом всякой иной веры; иначе люди должны лицемерить, скрывая свои воззрения; но поддерживать лицемерие в членах своего союза вряд ли может входить в планы истинного франкмасонства, направленного к воспитанию нравственных существ; лицемерие есть один из самых безнравственных пороков; в лучшем случае члены франкмасонского союза могут оставаться безразличными к вопросам веры, но безразличие к вере отцов своих осуждается всюду, да и из вышеприведенных слов... видно, что истинное франкмасонство не поощряет религиозного безразличия. Как же оно выпутывается из этого затруднительного положения? Оно, как видно, стремится создать новую веру, утверждающуюся на вечных основах всех верований, на том всеобщем начале, которое можно найти во всякой религии, т. е. на вере в Величайшее бытие, Личное Существо, Строителя вселенной”. Здесь А. И. Булгаков, вольно или невольно, преувеличивает степень религиозной индифферентности М. Масоны действительно не придавали значения межконфессиональным различиям в рамках христианства (почему, например, многие русские могли в XVIII и XIX вв. свободно вступать во французские и немецкие ложи, где основная масса членов были протестантами и католиками). Однако в ложах М. никогда не было иноверцев – последователей нехристианских религий, которые сохранили бы приверженность буддизму, исламу или иудаизму и после вступления в ложу. Идеал М. основывается на заповедях, общих для всех христианских конфессий.

А. И. Булгаков в своей статье дал также сведения о степенях М. и о масонском обряде посвящения. М. представлялось ему неким гигантским кругом, заключающим в себе, по степени посвящения, несколько меньших кругов адептов: “Из этого союза, – говорят франкмасоны, – не исключается тот, кто верует иначе, а только тот, кто хочет иного и живет иначе. Таков и есть франкмасонский союз. Он есть самое широкое соединение в пределах человечества, самый крайний круг, заключающий в себе все меньшие круги и, кроме того, самая высшая форма союзной человеческой жизни, в том смысле, что кроме него, действительно, не существует другого нравственно-религиозного соединения, имеющего в своей основе то, что есть общего у истинно добрых людей”. Автор “Современного франкмасонства” оговаривался, что для того, чтобы точно знать, чего именно ожидать от М. православным и иным христианам, “самому нужно стоять в центре франкмасонства. А для этого необходимо достигнуть высших ступеней франкмасонства, к которому три низшие ступени (ученика, подмастерья и мастера) служат только преддверием; члены этих степеней знают только немногих председателей своих лож; они находятся под руководством членов высших разрядов: “Масонов Шотландского обряда”,”Розенкрейцеров” (Rose-Croix) и “Невидимых” или “Задних лож” (Arriere Loges); чтобы достигнуть этого, нужно иметь 33-ю степень франкмасонства. Собственно имеющие эту степень и стоят во главе франкмасонского союза”. А. И. Булгаков подробно описал обряд посвящения в степень мастера: “Посвящение “мастера” есть символическое воспроизведение событий, передаваемых в легенде о Хираме, строителе храма Соломонова. По идее посвящаемый в мастера должен занять в гробу место убитого лежащего в гробу мастера (Хирама), который не хотел сообщить подмастерьям священное слово мастера. Для этого подмастерье, ищущий степени мастера, после спроса, и осмотра, и клятвы хранить молчание кладется с церемониями в гроб, в котором до того времени лежал его ближайший предшественник. Все собрание и место собрания имеет мрачный вид: все присутствующие одеты в черное платье с лазоревыми поясами, испещренными масонскими знаками солнца, луны и семи звезд. Лежащий в гробу новичок подмастерье изображает скрытого в земле убитого Хирама, унесшего с собою в могилу священное слово мастера, с помощью которого он творил чудеса строительного искусства. Убитого ищут и, наконец, находят, стараются приподнять, но заявляют, что у него тело уже сошло с костей. Тогда его приподнимает первоприсутствующий мастер, троекратно целует и тихо говорит ему: “Macbena” (мастерское слово, символ смерти Хирама. – Б. С.), и вслух восклицает: “Да будет хвала Великому Строителю Вселенной. Мастер найден!..” После этого все присутствующие садятся. А новый мастер произносит следующую клятву: “В присутствии Великого Строителя мира и пред достойнейшими мастерами, которые слушают меня, я клянусь и беру честное обязательство: действовать согласно идеалам масонства, которые были и будут мне внушены; любить научную истину, которая есть источник всякого блага, избегать лжи – источника всякого зла; искать всяких средств к образованию самого себя, к просвещению своего духа, к укреплению своего разума. Я обещаюсь любить своих братьев, и приходить на помощь в нужде детям вдовы даже с опасностью для своей жизни. Кроме того, я обещаюсь никогда не открывать кому бы то ни было тайн степени мастера, которые будут мне вверены”. А затем идет само посвящение”.

А. И. Булгаков отмечал, что аналогичным образом проходят обряды посвящения учеников и подмастерьев и что “эти обряды напоминают египетские мистерии”.

Нет данных, о том, что Михаил Булгаков был членом какой-либо масонской или масоновидной организации. Из булгаковских знакомых только режиссер Ю.А.Завадский (1894-1977), для которого писался “Полоумный Журден”, был до революции розенкрейцером, а после 1917 г. был членом мистического кружка, построенного по масонскому образцу. Однако нет доказательств, что в этот кружок, состоящий из людей театра, входил Булгаков. Кроме того, на заседаниях литературного кружка “Никитинские субботники” в 20-е годы Булгаков мог встречаться с одним из вождей русских розенкрейцеров поэтом Борисом Михайловичем Зубакиным (1894-1938). Но писатель в любом случае наверняка был знаком со статьей своего отца о М. и использовал содержащиеся там сведения для развития линии гениального Мастера и его ученика Ивана Бездомного в романе “Мастер и Маргарита”. Писатель почерпнул информацию о М. и из других источников. Так, в книге М. А. Орлова “История сношений человека с дьяволом” (1904), выписки из которой сохранились в булгаковском архиве, рассказывается о псевдомасонских обрядах, взятых из работы Жоржа Батайля и Лео Таксиля “Дьявол в XIX столетии”. Характерно, что изложение этого мистифицирующего труда помещено в заключительный, четвертый раздел книги Орлова, названный “Демонизм в последние столетия”. Именно из этого раздела Булгаков сделал выписки о демоне Бегемоте. Под псевдонимом Лео Таксиль писал известный французский публицист Габриэль Жоган Пажес (1854-1907), убежденный атеист и борец с христианством. Книгу “Дьявол в XIX в.” Таксиль написал вместе со своим другом Карлом Хаксом, взявшим псевдоним доктор Батайль. Таксиль принес в апреле 1885 г. мнимое раскаяние папе Льву XIII (1810-1903) за свои антицерковные писания и обещал разоблачить козни масонов, которые будто бы поклоняются дьяволу. После публикации книги “Дьявол в XIX в.” (она выходила отдельными выпусками) Таксиль объявил в апреле 1897 г. о мистификации, за что был отлучен от церкви. В книге Таксиля и Батайля причудливо синтезировались демонологические и масонские легенды и фантазия авторов. Доктор Батайль, судовой врач, много плававший по Южным морям, побывавший в Китае, Индии и Америке, будто бы встретил во время странствий некоего итальянца Карбучча, который захотел поближе познакомиться с масонством и за двести франков смог купить диплом высокой масонской степени “великого командора храма”, что открыло ему многие тайны масонских лож. И вот что этот “добрый католик” рассказал Батайлю: “Во время последнего путешествия в Калькутту Карбучча посетил тамошнее масонское общество так называемых Ре-Теургистов-Оптиматов. Он и раньше посещал это общество, но на этот раз сам Великий Мастер и все подвластные ему чины встретили гостя с особою торжественностью. За несколько дней перед тем был получен от Альберта Пайка, знаменитого основателя американского Палладизма... особый чин служения при магических церемониях. По этому случаю калькуттские масоны как раз во время прибытия Карбучча приготовлялись к особому торжественному заседанию, во время которого присланное Пайком заклинание предполагалось впервые испытать. Дело, однако, останавливалось за неприбытием каких-то чрезвычайно существенных принадлежностей, которые с минуты на минуту ожидались из Китая. Что это были за вещи, Карбучча не знал. Он мог только понять, что ожидаемая посылка могла быть добыта только в Китае и что туда за нею был командирован один из калькуттских масонов Шекльтон.

Скоро прибыл и давно ожидаемый Шекльтон со своею драгоценною кладью. Ящик был вскрыт, и Карбучча не без содрогания увидел внутри его три человеческих черепа. Ему сейчас же объяснили, что это черепа трех католических миссионеров, недавно убитых в Китае. Извлекши из ящика черепа. Великий Мастер обратился к братии с такими словами:

– Братья! Наш брат Шекльтон вполне и в точности выполнил почетное поручение, которое мы ему дали. Он виделся с нашими братьями, китайскими приверженцами кабалистического масонства, и при их содействии добыл эти три черепа, которые вы видите. Это черепа монахов из миссии Куан-Си, которых наши китайские братья самолично казнили, предварительно предав их ужаснейшим истязаниям, хотя, к сожалению, эти истязания и были недостаточны для этих гнусных проповедников римского суеверия. После того эти черепа были посланы к местному тао-таю (губернатору) для того, чтобы подвергнуть их известному вам поруганию. Наш брат тао-тай любезно уступил нам их. И вот тут его печать, которая устраняет всякие сомнения в подлинности этих черепов.

Весь этот спич Великий Мастер произнес самым веселым голосом и при этом предъявил присутствующим листок рисовой бумаги, на котором была оттиснута печать – императорский дракон с пятью когтями, печать, которую в Китае могут употреблять одни только высшие сановники.

Видя эти ужасные предметы и слушая эти не менее ужасные речи, Карбучча готов был провалиться сквозь землю, но отступать было уже поздно; тут он впервые понял, какое тяжкое бремя навалил он на свою благочестивую католическую душу, ввязавшись в это масонство. Но делать было нечего, и на этот раз надо было испить чашу до дна.

Между тем черепа торжественно положили на стол. Церемониймейстер ложи разместил присутствующих около этого стола в виде треугольника, острый угол которого был обращен к восточной стороне зала. Тогда Великий Мастер взял в руки кинжал, вышел из рядов, подошел к столу и, ударяя кинжалом каждый череп, произносил: “Да будет проклят Адонаи! Да будет благословенно имя Люцифера!”

После этих восклицаний для злополучного Карбучча исчезли последние искры сомнений в том, что он находится среди поклонников дьявола. И ему под угрозою лютой смерти предстояло принимать участие во всем, что они собирались делать.

Вслед за Великим Мастером удары кинжалом по черепам и те же восклицания проделали и издали один за другим все присутствующие, а в том числе, разумеется, и Карбучча. Черепа превратились в груду осколков. Их собрали и бросили в пламя жаровни, которая была поставлена перед статуей Бафомета, украшавшей восточный угол зала”. Далее в кресле Великого Магистра появляется сам Люцифер, озаряемый “ослепительно ярким светом” (“Люцифер” в переводе с латинского значит “светоносец”). Сатана представляет собой “совершенно обнаженного мужчину, которому на вид можно было дать 35-38 лет. Это был человек высокого роста, без усов и без бороды; он был худощав, хотя вовсе не тощ. Лицо у него было красивое, с тонкими чертами, с выражением достоинства. Во взгляде просвечивала какая-то грусть. Углы губ были слегка сморщены меланхолическою улыбкой... он был совершенно обнажен, и его тело, стройное, как у Аполлона, было ослепительно белое с легким розовым оттенком. Он заговорил на чистейшем английском языке, и чарующий звук его голоса, по словам Карбучча, навсегда остался у него в памяти”. Далее Люцифер берет за руки Шекльтона, тот издает нечеловеческий крик, все погружается во тьму, сатана исчезает, а Шекльтон остается сидеть в своем кресле, но уже мертвый.

Орлов приводит и ряд других эпизодов из “Дьявола в XIX столетии”, связанных с похождениями Батайля, посещающего различные секты масонов-демонопоклонников. Там он, в частности, видит статую главной святыни масонов – божества Бафомета, изображающегося в виде козла. Батайль побывал и в масонском храме в американском городе Чарльстоне, принадлежащем ложе Пайка: “Чарльстонский храм масонов... принадлежит к числу замечательнейших святилищ этой секты. Общий план его таков. Храм представляет собой громадный квадрат, вся середина которого занята круглым лабиринтом. Вокруг этого лабиринта идут, опять-таки квадратом, широкие коридоры, а в них открываются двери, ведущие в разные помещения. Правая сторона здания занята помещениями обыкновенного простого масонства, так называемого шотландского толка; левая же половина здания принадлежит демонопоклонникам-палладистам. Самая главная святыня храма находится в его задней части, противоположной главному входу. Здесь выстроен очень просторный зал правильной треугольной формы, с необычайно толстыми стенами. В святилище это, которое называется Sanctum Regnum (святое царство), ведет одна только дверь, вся железная и чрезвычайно массивная и прочная. Вот здесь-то, в заднем восточном углу этого треугольника, и поставлена главная святыня демонопоклонников – та самая статуя Бафомета, которую, по преданию, вручил тамплиерам сам сатана”. Другая святыня Чарльстонского храма – “золотое кресло, вещь весьма любопытная; о его происхождении существует следующее сказание. Первоначально это кресло было простым дубовым, и Альберт Пайк сидел на нем, председательствуя в Верховном совете. Когда Пайк основал палладизм и писал его устав, разумеется, по внушению и под диктовку самого сатаны, то эта работа шла у него совершенно благополучно до известного места. Когда же он приступил к этому роковому месту, то перо в его руке на первой же строчке сломалось. Пайк взял другое перо, но его постигла та же участь. Он переменил бумагу. Но перья продолжали ломаться одно за другим. Стремясь уразуметь это происшествие, Пайк прибегнул к великому заклинанию. На это заклинание к нему никто не являлся, а только какой-то голос громко крикнул ему прямо в ухо, чтобы он немедленно отправлялся в Чарльстон. Пайк приехал в Чарльстон и здесь рассказал свои затруднения своему другу, доктору Макею, такому же убежденному демонопоклоннику, как он сам. Оба они немедленно отправились в храм, заперлись там в том самом зале, где стояло вышеупомянутое дубовое кресло, и предались пламенной молитве, прося Люцифера, чтобы он поборол чары врагов, которые, как думал Пайк, мешали ему писать устав. Окончив эту молитву и взглянув на кресло, они увидели, что из деревянного оно вдруг сделалось золотым. На кресле лежала рукопись и в зале распространился сильный запах горящей серы – явный знак адского посетителя. На кресле они рассмотрели очень хорошо им известный иероглиф, представляющий собой подпись Баал-Зебуба (то же самое, что Вельзевула, демона, которому будто бы поклонялась секта Альберта Пайка (1809 – после 1881), видного масона Шотландского обряда, бывшего генерала армии конфедератов. – Б.С.) Рукопись была писана прекрасным почерком, чернилами яркого зеленого цвета. Рукопись была написана на латинском языке и сопровождалась переводами на английский, испанский, французский, немецкий, португальский и голландский языки. В конце рукописи красовалась подпись Баал-Зебуба красными буквами ослепительной яркости”. А потом во время собрания братьям-масонам явился в золотом кресле и сам Баал-Зебуб, председательствовавший на сборище. Третьей же святыней Чарльстонского храма, по уверениям Батайля, был череп Якова (Жака) де Мола (1243-1314), гроссмейстера (великого мастера) ордена тамплиеров (храмовников), рыцарей Соломонова храма, сожженного на костре во Франции 18 марта 1314 г. по обвинению в ереси и сношениях с дьяволом. История этого черепа, согласно рассказу Батайля в изложении Орлова, была такова: “Как известно, главное преступление и злодейство храмовников состояло в том, что они в своих непрестанных войнах с Востоком скопили несметные богатства, которыми и завладели папа с королем после того, как прикончили орден. Но это мимоходом. Главная же суть в том, что череп сожженного Якова Молэ остался целым и невредимым. Но почему этот череп оказался священною вещью, когда попал к современным люциферитам-палладистам? Потому, что рыцари-храмовники были настоящие демонопоклонники, о чем прежде всего свидетельствует статуя Бафомета, хранящаяся в Чарльстонском капище, которая досталась палладистам тоже от храмовников. Масоны полагают или, лучше сказать, свято веруют, что Яков Молэ не весь сгорел на костре. Палач, заведовавший сжиганием, был подкуплен друзьями Молэ и устроил так, что когда Молэ был задушен дымом, то палач уменьшил огонь и в конце концов ему удалось сжечь только тело Молэ, голова же осталась цела, на ней обгорели лишь волосы и борода. Палач ее ловко скрыл и потом передал тем, кто его подкупил. После чего череп был очищен и вместе со статуей Бафомета отправлен в Шотландию”. Обряд с черепом Молэ проходил следующим образом: “В описываемый день неподалеку от гранитного пьедестала с черепом было поставлено кресло, и на нем уселся д-р Макей; это очень важное лицо у палладистов; они считают, что в него преемственно перешла душа последнего гроссмейстера храмовников... Старик как бы совсем умер и оставался мертвым около часа, а потом благополучно воскрес. Как только старый Макей погрузился в свой мертвый сон, череп, лежавший на гранитной колонне, внезапно ярко осветился, словно бы внутри его вспыхнула электрическая лампа. Все огни в зале были тотчас потушены. Свет из черепа исходил сильный, напряженный, распространявшийся по всему помещению. Он с минуты на минуту усиливался, и через несколько времени из глазных впадин хлынули два могучие снопа пламени... это был настоящий живой огонь; он вырывался из черепа с громким свистом и воем, подобно пламени, вырывающемуся из трубы раскаленной печи”.

Даже в косноязычном пересказе Орлова отчетливо проступала пародийность и юмор книги “Дьявол в XIX столетии”, которую всерьез могли принимать разве что простодушные католические священники и монахи. У Таксиля и Батайля Булгаков почерпнул идею соединения М. с демонопоклонничеством и пародирования самого масонского обряда, который, впрочем, у автора “Мастера и Маргариты” наполняется также философским содержанием (в сцене Великого бала у сатаны). Вместе с тем, писатель наверняка был знаком и с научными трудами о М., в частности, с фундаментальным двухтомником “Масонство в его прошлом и настоящем”, изданном в 1914-1915 гг. под редакцией С. П. Мельгунова (1879/80-1956) и Н. П. Сидорова. Там в статьях секретаря Великой ложи франкмасонов “Астрея” в Москве Тиры Оттовны Соколовской (1871 г. рождения) “Масонские системы” и “Обрядность вольных каменщиков” освещалась ритуальная практика М. Здесь Булгаков познакомился с изложением главной священной легенды М., данной в том числе через истолкование ковра 3-й степени Иоанновского М.: “По черному полю вышиты серебряные слезы, гроб убиенного мастера с возложенною на него акацией и надписью M.B.N.; череп и скрещенные берцовые кости, наугольник, циркуль и молоток, а также палица и масштаб. Смысл всего ковра – была печаль по исчезновении истины из среды людей. Возникновение предания об убийстве великого мастера, строителя Соломонова храма Гирама, Гирам Абифа или Адонирама относится к XVII или началу XVIII века; предание имеет несколько разносказаний, но сущность одна: возмутились ленивые, нетерпеливые и алчные подмастерья, желая не по заслугам, а силою добиться высшей заработной платы, которую выдавали только Мастерам, т. е. совершенным работникам. С этою целью подмастерья напали на Адонирама, дабы под угрозой смерти принудить его открыть им тайну мастерского слова и прикосновения, зная которые, они могли получить желанную плату. “Ибо Гирам, великий строитель Соломонова храма, имел такое множество работников, с коими должно было рассчитываться, что не мог он упомнить всех, а потому, всякой степени работников (по искусству их в ремесле) дал он особое слово и знак, дабы при плате признавать их было легче”. Ударами масштаба, наугольника и молотка, а по другим изъяснениям – кирки, циркуля и палицы, Адонирам был убит, но не предал тайны. Акация, символ вечности – духа и добрых дел, возложена на убиенном; буквы M.B.N. означают тленность тела, оболочки духа; мертвая голова и кости изъяснялись так: “дабы образ смерти нас не устрашал, предлагается сие печальное знамение, но чтобы мы должность свою к Ордену не полагали выше, нежели жизнь свою, которую обязаны мы жертвовать для ордена и для благополучия и безопасности братьев”. По позднейшим толкованиям под убиенным мастером разумелись все мученики идеи”.

В “Обрядности вольных каменщиков” был подробно описан ритуал посвящения в различные степени М.: “Обрядность трех низших степеней, т.е. иоанновского масонства, была несравнимо проще обрядности всех остальных степеней. В степенях иоанновского ученика, товарища и мастера преобладала символика этических начал Вольного Каменщичества, начал равенства, братства, всечеловеческой любви и непротивления злу. Обрядность высоких степеней, т. е. андреевского или шотландского масонства (флаг Шотландии включает в себя крест св. Андрея, патрона этой страны. – Б. С.), символизировала борьбу за идеал силою, славу мученичества за идею, нещадную жестокость к врагам и предателям”. А вот как выглядел обряд посвящения ученика в статье Соколовской: “В иоанновской ложе первой ученической степени лазурь тканей и золото символических украшений ласкали взор. Стены затягивались голубыми тканями, подвешенными на золотом шнуре, связанном большим кафинским узлом, как раз на самой середине стены, обращенной к востоку. Тут же, на востоке, на возвышении о трех ступенях, был престол, масонский жертвенник, а за ним кресло управляющего ложею. На престоле лазоревое, шелковое покрывало с густою золотою бахромой. Балдахин, осеняющий престол и кресло великого мастера, также голубого шелка, испещренного золотыми звездами, среди коих, в сиянии ярких золотых лучей, сверкает треугольник со священным именем Великого Зодчего Вселенной. На престоле раскрытая Библия у первой главы от Иоанна. Обнаженный меч, золотой циркуль и наугольник резко выделяются на потемнелых листах святой книги; меч положен первым; он словно не допускает страницам перевернуться, закрыться.

Деревянные кресла и стулья крыты белым лаком: они обиты лазоревым бархатом для Великих Мастеров и белым атласом для прочей братии. В ложах с очень ограниченными денежными средствами ткани бывали проще или даже вовсе заменялись окраскою дерева в соответствующие цвета. Столы должностных лиц покрашены голубой краской, и форма их треугольная. На полу, посреди ложи, разостлан символический расписной ковер (подобный упомянутому выше в связи с легендой об убийстве Хирама (Гирама). – Б. С.). В золоченых треугольных трехсвечниках зажжены девять желтых восковых свечей. Светильники озаряют мягким светом восток, юг и запад; северная часть залы – в полутьме. Большая, шестиконечная звезда спускается с потолка над ковром; она из золоченой бронзы; цепь, на которой она подвешена, также густо позолочена, матовая, с блестящими острыми гранями ромбоидальных звеньев. На братьях голубые камзолы и белые кожаные запоны, крошечные каменщичьи железные лопаточки подвешены на белых ремешках к третьей петле камзола, у всех руки в белых перчатках. Управляющего мастера отличает голубая шляпа, украшенная золотым солнцем или белым пером. Запон его подбит и обшит голубым шелком, на запоне же нашиты три голубые большие розетки. В петлице камзола, на голубой ленточке золотая лопаточка; на шее, в знак власти, – ключик слоновой кости и в знак подчинения орденским законам – золотой наугольник. В правой руке его – круглый молот белой кости.

Каким же образом совершался прием профана в ученики иоанновского масонства?

“Возымевший настоятельное желание соделаться вольным каменщиком”, изъясняют масонские уставы, должен был заручиться рекомендацией кого-либо из членов той ложи, в которую он желал быть принятым, и через его посредничество подать о том просьбу управляющему ложей. Просьба вручалась рекомендующим не с глазу на глаз мастеру стула, а в присутствии братьев, когда, после окончания работ в ложе, обносилась так называемая кружка-предлагательница, куда опускалась просьба. По открытии предлагательницы, все просьбы и заявления прочитывались секретарем во всеуслышание и, если случалось заявление о желании профана быть посвященным в таинства масонства, то имя профана выставлялось в зале ложи, где и оставалось на виду две недели. В течение этих двух недель на обязанности всех членов ложи лежало расследование о нравственности, характере, гражданских и семейных “добродетелях” предложенного к приему. Поручитель же, которым являлся в большинстве случаев предложивший профана, “долженствовал прилежать” произвести перемены в его нраве, буде то необходимо, “дабы не оставить его еще погрязшим в какие-нибудь склонности, противные всему тому, что он будет слышать при своем принятии”. По истечении обязательного срока следовала баллотировка, если не имелось никаких порочащих сведений. Уже один черный шар мог отдалить прием и вызвать новые расследования, если только заявленная мастеру стула причина не оказывалась настолько незначительною, чтобы он своею властью мог черный шар обелить. При наличности трех черных шаров обычно в приеме отказывалось, и лишь через известный промежуток времени, иногда в несколько лет, профан мог возобновлять свое ходатайство. О забаллотировании профана тотчас поставлялось в известность все братство вольных каменщиков, а в случае благоприятного исхода все члены ложи, а иногда и дружественные ложи, приглашались к приему профана в орден, т. е. к присутствованию при торжественном посвящении в первую степень иоанновского ученика”.

Соколовская подробно описывает обряд посвящения, “каким он был в России в XVIII веке, в союзе Великой Национальной ложи и во многих ложах начала XIX века”: “В назначенный день и час поручитель, завязав профану глаза, вез его в помещение ложи, где все приглашенные каменщики уже находились в сборе. По приезде он тотчас отводил его в так называемую “черную храмину”, где и оставлял его одного, предварив, что он имеет право снять наложенную на его глаза повязку лишь тогда, когда стихнет совершенно всякий шум, не слышен будет даже малейший отзвук удаляющихся шагов.

Черная храмина, или храмина размышления, была не велика, без окон; дверей, через которые был введен испытуемый и в которые вышел поручитель, не было видно: так искусно были они замаскированы. Потолок сводом едва только дозволял стоять выпрямившемуся среднего роста человеку. Покрашенная, либо затянутая тканями храмина была однообразно черная, чем скрывался действительный ее размер, тем более еще, что она была едва освещена. С потолка свешивался “лампад триугольный”, в котором три тонких свечи давали “свет трисиянный”. В одном углу – черный стол и два стула. На столе – берцовые человеческие кости и череп, из которого в глазные впадины выбивалось синеватое пламя горевшего спирта. Тут же – библия и песочные часы. В противоположном углу – человеческий скелет с надписью над ним: “ты сам таков будешь”. В двух других углах по гробу; в одном гробу – искусно подделанный мертвец с признаками тления, в другом углу – гроб пустой.

Тьму, смерть, тление, слабый свет, часы и отверстую библию – вот что видел каждый посвящаемый, когда впервые снимал с очей своих повязку в масонском братстве. Истекала четверть часа, и входил обрядоначальник. Изумленному, испуганному или равнодушно взиравшему профану он изъяснял значение черной храмины более или менее витиевато, нередко в следующих выражениях: “Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные остатки тленного человеческого существа, помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей разверстое Слово Божие. Может статься, вы вспомнили тут слова Священного Писания: “Свет во тьме светится и тьма его не объят”. Человек наружный – тленен и мрачен, но внутри его есть некая искра нетленная, придержащаяся Тому Великому, Всецелому Существу, Которое есть источник жизни и нетления, Которым содержится вселенная. Вступая к нам в намерении просветиться, при первом шаге получили вы некое весьма изобразительное поучение, что желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его, и, отличив ее от истинного света, обратить к нему все внимание. Повязка, наложенная тогда на ваши глаза, заградила то чувство, которое едва ли не более прочих развлекает наше внимание, дабы вы, устраняясь от наружных вещей, сильно действующих на наши чувства, всего себя обратили внутрь себя к источнику вашей жизни и блаженства. Цель ордена троякая: сохранение и предание потомству таинства (тайного знания); исправление членов ордена; исправление собственным примером и вне общества находящихся, а также весь род человеческий. Орден требует исполнения 7 должностей: повиновение, познание самого себя, отвержение гордыни, любовь к человечеству, щедротолюбие, скромность, любовь к смерти. Ритор пространно изъясняет важность этих “должностей”, их неразрывность, а затем тотчас же требует доказательства первой, третьей и пятой; в знак послушания испытуемый должен позволить завязать себе глаза, в знак отвержения гордыни – снять верхние одежды, эти отличия земной жизни; в знак щедрости – отдать все деньги и драгоценности. Приставив к обнаженной левой груди острие меча, ритор выводит посвящаемого из черной храмины.

“Труден путь добродетели”, такими словами почти неизменно начинал ритор свои наставления во время шествия в ложу. Необычное зрелище являло это шествие: вели разутого, полураздетого человека с завязанными глазами, неуверенно ступавшего, не взирая на дружески направлявшую руку руководителя, одетого вычурно, украшенного различными знаками и лентами, в круглой шляпе и с накинутой на плечи епанчею; длинный, сверкающий меч держал руководитель в протянутой свободной руке и острием его слегка касался обнаженной груди посвящаемого. Один неверный шаг, неосторожность – и поранение неизбежно, а между тем путь не ровен – то “каменные крутизны”, то куда-то “в неизвестные глубины нисходящие скользкие ступени”. “Елико возможно должно теснить путь испытуемого”, – гласят уставы, – “вести его противу всех свирепствующих стихий на испытание духа и воли его”.

Далее следует ритуальное пение, а затем “тремя ударами в дверь ритор просит доступа в ложу. Песнь смолкает.

Приоткрыв двери, брат стрегущий вопрошает: “Кто нарушает покой наш?”, и вводитель, от имени ищущего, ответствует: “Свободный муж, который желает быть принят в почтенный Орден Свободных Каменщиков”.

Тогда Великий Мастер предлагает целый ряд вопросов, которые так же, как и ответы на них, передаются чрез посредство первого надзирателя и стрегущего брата.

“Как зовут? Сколько от роду лет? Где родился? Какого закона? Где жительство имеет? Какого звания в гражданском обществе?” Еще не отзвучал последний ответ, как Великий Мастер восклицает:

“Впустите его!”

Тогда вводитель отступает от посвящаемого и немного спустя второй надзиратель вкладывает в его правую руку свою обнаженную шпагу, направив ее острие к левой обнаженной груди; так доводит он испытуемого до ковра, у которого его останавливает, придав ногам положение прямого угла. Посвящаемый должен ответить на шесть вопросов:

“Первейшим ли вы признаете долгом, чтобы Высочайшее Существо, Источник всякого порядка и согласия почитать, страшиться и любить?” “Признаете ли начертанное в Откровении Слово Его за истинное к высочайшему совершенству путеводство?” “Согласны ли все сие вами тако признаваемое в самых деяниях ваших с крайней верностью наблюдать и исполнению всецелую жизнь посвятить?” “Признаете ли всех людей вообще за братию свою?” “Думаете ли, что служить и благотворствовать им есть дело волею Божиею взыскуемое и собственное блаженство ваше составляющее?” “Первейшею целью исполнение сих должностей почитать согласны ли?” “Данное вами слово свято ли для вас?” – После утвердительных ответов. Великий Мастер возглашает: “Слышите, любезные братья, что этот свободный человек в намерениях своих тверд. Добровольно соглашается он посвятить себя должностям нашим, подчинению. Согласны ли вы на то, чтобы он был принят в общество наше?” Выражается согласие, заканчивающееся троекратным: “Ей, тако!”

Великий Мастер повелевает второму надзирателю совершить с испытуемым три символических путешествия вокруг ложи: 1-е путешествие – от запада чрез север, восток и полдень, вновь на запад; 2-е – через полдень, восток и север, а 3-е – подобно первому; при каждом путешествии водящий тихим голосом наставляет испытуемого о трудности пути к добродетели и премудрости, о необходимой отваге и стойкости в следовании по пути, с которого вспять воротиться с честью нельзя. Затем подводится совершивший путешествие к Великому Мастеру, где с него берется обязательство скромности и верности: “Ничего об Ордене отнюдь не открывать никому, не удостоверившись тщательным испытанием, что он истинный свободный каменщик”; “ложе навсегда пребыть верным, с крайним послушанием наблюдать обряд ее, благу оной всечасно спосшествовать, от всякого вреда посильно охранять и от часу большему утверждению оного всеми силами спосшествовать”; “всем людям, наипаче же собратьям, помогать во всяких случаях, никогда не отрекаться, разве что таковая помощь иметь послужить ко вреду благонравия и чести вашей”.

Управляющий мастер изъясняет всю важность обета; еще не поздно отрешиться от посвящения, но раз произнесенный обет связывает с братством и дает братству полную власть карать за невыполнение оного. Но ищущий света неустрашим; он упорствует в требовании посвящения, и Великий Мастер восклицает: “Преклоните колена пред жертвенником нашим, подайте правую руку”. Левым обнаженным коленом становится испытуемый на подушку, лежащую перед жертвенником; правую руку возлагает на отверстое первою главою Св. Иоанна Евангелие. К обнаженной груди его приставляется отверстый циркуль. Он обещает принять на себя все обязательства во всей силе их и все требуемое свято исполнить, “Ей, обещаются в том и столь свято, сколь любезно для меня имя честного человека”. Испытуемого поднимают, к языку прикладывается печать молчаливости. “Узрите нас впервые”, – говорит Великий Мастер торжественно; повязку снимают и в полутьме ложи, освещенной лишь пламенем сжигаемого на жертвеннике спирта, посвящаемый различает блестящие мечи, устремленные на него. “Видите все устремленные на вас орудия наши на случай, ежели паче чаянья измените обязанностям? Не в том намерении, чтобы думали мы когда обагрить руки свои кровию вашей, суд страшнейший того ожидает вас. Казнь беззаконных в руке Божией”. Громко по всей ложе трижды разносятся повторяемые братьями последние слова о казнях беззаконных. Вновь завязывают глаза посвящаемому, и ложа ярко освещается, пока Великий Мастер говорит:

“Сколь мщение ужасно преступнику, столь обрадователен благочестивому свет. Да узрит свет!” Повязка снята; вспыхивают ярким светом фальшфейеры и быстро угасают при возгласе: “Тако угасает свет и все утехи с ним, но хранящий волю Божию пребывает во веки!”

Все братья обращают мечи вверх острием, высоко подняв их над головами.

“Мы всякое земное величие, все чувственные забавы и утехи почитаем ни чем, не большей цены и прочности, как и оное, на миг осенившее вас пламя и исчезнувший уже по нем дым”.

“Обет ваш верности запечатлейте, соединив кровь вашу с кровью всех братий”.

Вновь повергают испытуемого на колени перед жертвенником; сам он должен приставить циркуль к обнаженной груди, обрядоначальник подставляет кровавую чашу, а Мастер, ударяя по головке циркуля молотом, трижды говорит: “Во имя Великого Строителя мира; в силу данной мне власти и достоинства моего; по согласии всех присутствующих здесь и по всему земному шару рассеянных братий, принимаю я вас в свободные каменщики ученики”. И, протянув через жертвенник обе руки, полагает их на плечи принимаемого, говоря: “Достояние твое и часть твоя да будет Господь Бог твой”, а все братья восклицают: “Господь благословляет праведные и наказует беззаконные”.

“Знайте”, заканчивает Великий Мастер обряд посвящения, “знайте, что все, зависевшее доселе от доброй воли вашей, наблюдение указанных вам семи должностей стало долгом вашим. Жребий ваш решился!”

Новопринятого уводят, чтобы вернуть ему одежду и вновь вводят в ложу для изъяснения смысла обряда, для вручения лопаточки, запона, рукавиц и отличительного знака ложи, а также для изъяснения символов, изображенных на ковре.

Ритор изъясняет сокровенный смысл приема: “Путь из черной храмины в ложу, это – путь из тьмы к свету, от безобразия к красоте, от слабости к силе, от невежества к премудрости, от земной юдоли к блаженной вечности. Благий посланник, направляющий, предостерегающий – это искра Божества в совести человеческой, это глас патрона Ордена, Иоанна Крестителя, взывающий к покаянию, глас, слышимый в сердце каждого, это благодать Всевышнего через испытание препятствий, огорчений земной жизни, приводящая к вратам Эдема, в сонме избранных, потому-то посвященные – все в свете ярком ложи и лишь посвящаемый во тьме завязанных очей. Путешествия вокруг ложи – те же горести земной жизни, но, свершая с посвящаемым круг, надзиратель знакомит дух принимаемого с понятием о вечности. Слепо верить долженствует посвящаемый слову Великого Мастера, когда с него требуется клятва на Священном Писании, ибо глаза у него заграждены повязкой земных страстей, заблуждений, мешающих видеть Священную Сокровищницу Премудрости, книгу слов Божиих. Но как только будет дана им клятва, как доказательство слепой веры в Провидение, на этой, лишь чувствуемой, таинственной, неведомой книге, – повязка спадает, и он уже различает окружающее; он сознает позор зла и святость добра. Наконец, дают ему узреть полный свет, причем он видит, что вся слава земли преходит, яко дым; видит все строение храма премудрости, постигает тайну бытия, тайну жизни и смерти, сопричисляется к сонму избранных, просветленных духов в недрах непреходящего Блага”.

Секретарь читает запись о искании доступа в Орден и о принятии новопосвященного, который с удивлением слышит, что в “летописи” Ордена занесена вся прежняя жизнь его. “Ни одна черта жизни человеческой, ни мысли, ни деяния его – ни возмарается из великой книги бытия”, – говорит секретарь. “Все в ней записано”.

Секретаря сменяет обрядоначальник. Он вручает принятому белый кожаный запон, как знак, что профан вступил в братство каменщиков, созидающих великий храм человечества; лопаточку серебряную, неполированную, “ибо отполирует ее прилежное употребление при охранении сердец от нападения расщепляющей силы пороков”; пару белых мужских рукавиц – в напоминание того, что лишь чистыми помыслами, непорочною жизнью, можно надеяться возвести храм премудрости; пару женских рукавиц обрядоначальник предлагает передать избраннице сердца, непорочной женщине. “Иные по невежеству или недальновидности не усматривают в сем обряде сокровенного смысла”, говорит обрядоначальник, “но я вам, любезный брат, должен сказать, вам надлежит избрать себе сотрудницу, подругу, обручиться ей яко невесте, сочетаться чистым и священным браком с премудростью, с небесною девою Софиею. Да будет она вам неразлучною спутницею, единою вашею избранницею”.

И мастер стула, и вития говорят речи, красивые речи о трех великих столбах, на коих держится храм премудрости. – Они говорят о мудрости, силе и красоте. Говорят еще о безмерной любви ко всему человечеству, “тьму победим светом”, восклицает Великий мастер, и трижды три раза в знак общности мыслей рукоплещут братья. Стройный хор братьев гармонии, под звон музыкальных инструментов, не громкими торжественными напевами успокаивает страсти. Ясные мысли претворяются в неясные грезы”.

Интересно, что, как и А. И. Булгаков, описания обряда посвящения в подмастерье, или товарища, Соколовская не дает, переходя сразу к степени мастера: “При приеме в эту степень ложа вся затягивалась черными тканями; на стенах – черепа и кости с надписью “помни смерть”, на полу черный ковер с нашитыми золотыми слезами и посреди ковра открытый гроб; трехсвечные светильники поддерживались человеческими скелетами, “коих всегда поставлялось три”. По правую сторону от жертвенника, на искусственно сделанном земляном холме, сверкала золотая ветвь акации. Все братья были одеты в черные камзолы, в черные длинные епанчи и круглые шляпы с опущенными полями. Вся обстановка символизировала глубокое горе: это было горе по убиенном великом строителе Соломонова храма, Адонираме, или Гираме, или Гирам-Абифе. Обряд посвящения изображал убийство Адонирама, причем посвящаемый выполнял его роль. Легенда об убийстве искусного мастера-строителя передавалась так: падение Адама было тройственное, по духу, душе и телу; в первом пал он по воображению, во втором, когда уснул, в третьем – когда прельстился змием. Адам, включавший в себе мужское и женское начало, однако не имел тела в смысле земной, преходящей материи и, лишь прельстившись змием, т.е. соединясь с материей, он утратил подобие Духа Зиждителя, создавшего его, и принял образ смертного существа. Однако, память была ему сохранена о красотах Эдема и высших божественных познаниях; он в сердце, с источником жизни, сохранил луч света, освещавший покинутый им рай и продолжавший озарять его благодатью всезнания. Адам передал детям своим этот луч света, но, по мере того, как умножались, уплотнялись частицы материи, луч терял свою яркость; лишь некоторые избранные мужи, которых томила тоска об утраченном Эдеме, сохранили в сердцах яркий луч благодати; боязнь, дабы знание высших таинств не утратилось навеки с течением времени, побудила некоторых избранных мудрецов заключить его в символы; символы эти, как неоцененное хранилище святыни всезнания Адама до грехопадения, передавались мудрецами избранным после долгих испытаний. Мудрый Соломон был одним из избранников, и задумал воздвигнуть великий храм и так построить его, чтобы он символически передал потомству, всем жаждавшим познать истину, божественного познания. Для постройки храма были вызваны 130 000 рабочих различных наций, но работами руководил Адонирам, ученик египетских мудрецов, тоже обладавший знанием “божественной истины”. Адонирам разделил работников на три степени: учеников, товарищей, т. е. подмастерьев, и мастеров. Каждой степени были присвоены отличительные знаки, слова и правила. Дабы работа их была сознательна, Адонирам знакомил работников с познаниями избранных мудрецов, предлагая им символы и изъясняя их; степень познания была соразмерна степеням ученика, подмастерья и мастера. Мастера получали высшую плату, что вызвало желание трех товарищей выпытать обманом или силою мастерское слово у Адонирама. Однажды вечером, когда храм был уже пуст, Адонирам пришел для обычного осмотра. У южных дверей подступил к нему один из заговорщиков, и, не выпытав у него слова мастера, ударил молотком; у северных дверей другой товарищ нанес ему удар киркою; тогда Адонирам, предвидя свою гибель, потщился сохранить от непосвященных мастерское, древнее слово, и бросил золотой треугольник, символ всесовершенства духа, божеское начало, в колодезь. На треугольнике было таинственное изображение имени Иеговы. Тогда-то третий взбунтовавшийся товарищ бросился на искусного архитектора и нанес ему смертельный удар циркулем у восточных дверей. Убийцы унесли и схоронили тело Адонирама. Узнавший о гибели своего помощника, Соломон пришел в великую печаль и повелел найти тело Великого Мастера. В знак невинности своей в убиении, рабочие явились в белых перчатках. Тело было найдено, ибо земля оказалась рыхлою, и воткнутая ветвь акации, которою убийцы отметили себе место погребения Адонирама, чтобы впоследствии перенести и сокрыть убитого в более отдаленном месте, – зазеленела. Мастера из боязни, что древнее мастерское слово уже потеряло значение, соделавшись, может быть, известным многим, “решили его заменить первым, которое будет кем-либо из них произнесено при открытии тела погибшего мастера”. В это мгновение открылось тело и, увидев признаки тления, раздался возглас присутствовавших:

“Плоть от костей отделяется”. Это-то выражение и было принято отличительным словом мастерской степени.

В мастерском обряде тремя ударами молота посвящаемый повергается в гроб, удары наносятся обычно председательствующим мастером, иногда же, согласно сказанию об Адонираме, надзиратели выполняют роль бунтующих товарищей и при обходе посвящаемым помещения ложи, на юге, севере и востоке наносят ему удары, слегка прикасаясь своими молотками. Положенного в гроб покрывают красною, как бы окровавленною тканью; на сердце возлагаются: золотой треугольник с именем “Иегова” и ветвь акации или терновника (в древности посвященного солнцу, как источнику жизни), а в головах и ногах гроба помещают циркуль и наугольник. Посвящаемого вынимают из гроба пятью приемами; это пятикратное поднятие знаменует, что должны совершенствоваться все пять чувств.

В ритуале читаем: “мастерская степень благие размышления возбуждать долженствует. Все иероглифы оной представляют под покровом смерти будущую жизнь; взгляд на все, что являет нам мастерская ложа, должен произвести в нас смятение, а сие смятение – первоначало Премудрости; смятение, как золотые слезы пробиваются на мрачном ковре, должно пробиться сквозь нашу чувственность и возродить наши духовные силы. Кто сей Адонирам? не есть ли это некое существо, сокрытое в человеке, существо вечно пребывающее, сей глас, который ободряет токмо те твои дела, кои относятся к чему-нибудь вечному, постоянному, и который уязвляет тебя при думании тщетного, преходящего? Но глас сей умолкает под ударами трех злодеев: гордости, корыстолюбия и сластолюбия!”

Чрезвычайно многосложны разъяснения обряда мастерской степени, но обряды этой степени, как они изъяснялись в русских ложах, символизировали и восхваление неустрашимости, готовность жертвовать всеми благами земной жизни в борьбе за распространение идей света, презрение смерти тела в чаянии вечной жизни бессмертного духа. Символический обряд убиения и воскресения мастера означал также, что надо умереть греху, дабы ожить для жизни духа; “новое” мастерское слово – “плоть от костей отделяется” – означало именно, что дух должен отделиться от всего истлевающего, греховно-бренного, дабы обрести высшую Премудрость всеведения. “Не явно ли и в наружной, естественной смерти, что тленное не входит в живот; пороки, страсти – не суть ли они прах и тлен, тело истлевающее?”, говорит ритор посвящаемому в мастера.

Но мастерская степень имела еще другого рода значение: посвященный всецело отрекался от своей личности, вполне отдавался служению Ордену. Взамен того он, после искуса, определенного времени пребывания “в мастерах” получал власть управлять ложею, “яко Адонирам распределяет рабочих”, т. е. братьев вольных каменщиков, собирать их в заседания, учреждать новые ложи; ему, как постигшему все тайны трех символических степеней, доступ во все ложи этих степеней, по всему миру, был свободен. В системах многостепенных власть Иоанновского мастера была более ограничена. Достойно внимания, что характер голубого Иоанновского масонства как нельзя более ярко выражен в рассказе о смерти Адонирама: он не противится злу силой, но, не избегнув его, покоряется ему, жертвует собой. Иоанновские масоны распространяли свои идеи с горячностью, но держась принципа непротивления злу”.

Вместе с тем Соколовская утверждает, что более высокие степени и связанные с ними системы в Ордене Вольных Каменщиков занимались “страстною проповедью борьбы со злом силою”. Для примера автор “Обрядности вольных каменщиков” описывает так называемую степень “Кадош” (это древнееврейское слово означает “святой”): “Последнею ступенью масонской лестницы степеней в “Старом принятом шотландском обряде” была 30-ая. Она носила название “Рыцарь белого и черного Орла, Великий Избранник, Кадош”. Под наименованием “Кадош” масоны разумели “едино избранных сверхчеловеков, очистившихся от скверны предрассудков”. Нету почти сочинения, написанного “для разоблачения страшных тайн Вольно-Каменщического Ордена”, в котором бы не приводилась в пример степень “Кадош”. Эта степень потому обращала на себя внимание, что готовила посвящаемых в мстители за попранные права человечества и была далека от миролюбивого масонства голубых лож...

По обрядникам десятых годов XIX века, цвет тканей и символических украшений ложи был цветом печали, крови и смерти. Ложу убирали пурпурными тканями и по ним вышивали “золотые языки огневого пламени и серебряные слезы”. Кресло Великого Командора, трижды могучего Властодержца, почти совершенно скрывалось за тяжелым, черным бархатом балдахина, взор приковывали “кроваво-красные”, “тевтонические” кресты; ими усеян был мрачный балдахин. Ни сверкающий золотом и лазорью священный треугольник с оком Провидения, ни пламенеющая звезда с многозначащей буквою О – не венчали балдахин; над ним царил венчанный золотою короною двуглавый орел с распростертыми крыльями. Это был грозный орел непреклонной борьбы; в его сжатых когтях был меч. На груди орла, в небольшом треугольнике начертано было священное имя “Адонай”...

Одеяние Великого Командора было царственное, пурпурное, но его прикрывала черная мантия, украшенная на стороне сердца красным крестом; корону, венец мудрости, Командор возлагал на голову в торжественных заседаниях. Все рыцари одеты были в короткие далматики черного цвета, опоясанные красными поясами с золотой бахромой; в иных ложах далматики бывали белые с черною каймою, а пояса черные с серебряной бахромой, на груди и на спине белых далматиков нашивался красный осьмиугольньй крест. В наиболее строгих ложах рыцари белого и черного Орла носили одежды средневековых Рыцарей Храма и все вооружение – от шлема до шпор – было красивым повторением рыцарских доспехов. Большинство лож, однако, предпочитало далматики, и в таких ложах Рыцари надевали черные шляпы с опущенными полями. Украшением шляп служило золотое солнце и красные буквы N. А., знаменовавшие слова “Nekam Adonai” (“Возмездие, Господи (лат.). – Б. С.).

На черных шелковых лентах, чрезплечных и шейных, на запонах и отличительном знаке, тевтоническом кресте, были все те же девизы непреклонного решения борьбы на смерть с врагами своих идеалов, все те же символы печали, крови, смерти.

Цвет одежды посвящаемого был серый или черный. Босой, с веревкой вкруг шеи медленно следовал он за водителем и входил в полутемный зал ложи; чадно и неровно мерцали и разгорались факелы в руках неподвижно стоявших рыцарей. Зажженный факел был и в правой руке водителя, в левой он держал конец “верви”, свободною петлею накинутой на шею посвящаемого. Раздавалось негромкое бряцание мячей и вновь смолкало: это рыцари вынимали и вновь вкладывали в ножны мечи, словно сгорая желанием приветствовать посвящаемого, но сдерживаемые осторожностью, боязнью встретить предателя вместо брата и друга. Различные испытания предлагались посвящаемому с целью увериться в его бесстрашии и преданности Ордену: на жаровне в сосуде серебрился расплавленный свинец (в действительности ртуть); испытуемому приказывали бестрепетно опустить в каленую массу свою руку. “Что значит рука в сравнении с жизнью, коей пожертвовал наш Великий мастер?” – восклицал вития. Были и другие испытания.

После клятвы и различных церемоний одевали испытуемого в ритуальные одежды и вручали ему отличительное украшение Кадоша, красный эмалированный восьмиугольный крест с перламутровым или жемчужным овалом в центре. На одной стороне овала виднелось черное изображение мертвой головы, пронзенной кинжалом, в напоминание рыцарям о данной ими клятве не отступать перед ужасами смерти, если повстречались они на пути к намеченной цели. Буквы “I. М.”, изображенные на другой стороне овала, означали Жака Молэ, последнего гроссмейстера Ордена храмовников. Этого-то, глубоко чтимого гроссмейстера (как символа непоколебимой верности данному обету), погибшего в пламени костра в 1314 г., и изображает посвящаемый при входе в ложу: его словно ведут на казнь. Веревка вкруг шеи напоминает о виселицах, к которым были подведены осужденные храмовники; горящие факелы в руках рыцарей символизировали пылающие костры, пламенем коих были сожжены и другие Храмовники, осужденные на смерть совместно со своим гроссмейстером. “Вечная слава мученику за добродетель”, – восклицали братья по окончании обряда, приветствуя вновь принятого рыцаря черного и белого Орла... Виновникам же гибели средневековых храмовников, французскому королю Филиппу Красивому и папе Клименту V, Великие избранники клялись “воздать должное по делам их”. Но король и папа, много веков тому назад уже представшие на суд Высшего Неземного Судии, были лишь символы, и под этими символами разумелась борьба на смерть против “Деспотизма гражданского и церковного”.

Однако, содержание степени Кадош не исчерпывалось приготовлением бесстрашного воителя с мраком фанатизма и насилия: “ковалась сильная воля, освобождался дух от пут суеверий, полировался разум”. Великие избранники именовали себя “сынами света”, “сынами солнца”, коим открыто Великое знание”, Gnosis, познание тайн бытия”.

Значимые эпизоды “Мастера и Маргариты”, связанные с такими персонажами как Иван Бездомный, Мастер, Воланд, Коровьев-Фагот и Маргарита, подобно сцене Великого бала у сатаны, являются пародией на масонские обряды. Поэт Иван Бездомный, которого Мастер в финале называет своим учеником, – это как бы профан, пытающийся обрести низшую масонскую степень ученика (кстати сказать, в истории христианства, равно как и в демонологии, Иван Николаевич в начале романа – действительно полный профан). В погоне за Воландом он теряет свою верхнюю одежду, как это и положено кандидату в масонские ученики: “Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка (возможный намек на следование масонов трех низших масонских степеней, в том числе и ученика, принципу непротивления злу насилием; этому принципу следовал в своем учении и Лев Николаевич Толстой (1828-1910), в честь которого назван соответствующий тип рубахи. – Б. С.), свеча, иконка и коробка спичек”. В этом одеянии Иван Бездомный появляется в Доме Грибоедова, приколов на грудь английской булавкой бумажную иконку “со стершимся изображением неизвестного святого” – скрытая пародия на масонский обряд прикосновения к груди посвящаемого клинком или циркулем (в редакции 1929 г. Иван Бездомный прицеплял иконку прямо к голому телу). Клиника Стравинского, куда позднее попадает поэт, напоминает ученическую масонскую ложу, где “деревянные кресла и стулья крыты белым лаком”, а посвящаемого вводят в полутемное помещение надзиратели. В лечебнице Бездомного те же надзиратели (санитары) везут по коридору, освещенному только “синими ночными лампами”. Вопросы, которые задает врач Ивану Николаевичу, во многом повторяют те, что задает Великий Мастер кандидату в ученики: “...У Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиной лет пятнадцать тому назад. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель: кто умер, когда да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими болезнями, и все в таком же роде (попытка выявить наследственные пороки. – Б. С.). В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии на Патриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате не удивлялись”. Последний вопрос – это как бы пародия на вопрос Великого Мастера о почитании Высочайшего существа, приведенный в статье Т. О. Соколовской. У Булгакова здесь на месте высочайшего существа оказывается Воланд. Медицинский осмотр Бездомного ведется с помощью непременного атрибута масонской символики – молотка, в данном случае – врачебного молоточка: “Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой (подобным образом “в полутьме ложи, освещенной лишь пламенем сжигаемого спирта, посвящаемый различает блестящие мечи, устремленные на него”. – Б. С.). Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновые браслеты”. Иван рассказывает “про дядю Федора, пившего в Вологде запоем”. Федор (Теодор) в переводе с греческого значит “божий дар”, причем Теодором в ранней редакции “Мастера и Маргариты” звали Воланда. Здесь, опять-таки, пародия на слова ритора, изъясняющего смысл масонской символики новопосвященному ученику (в статье Соколовской): “Благий посланник, направляющий, предостерегающий – это искра Божества в совести человечества...” Реалистически точно описанные бывшим врачом Булгаковым медицинские процедуры в “Мастере и Маргарите” оказываются пародией на незавершенный обряд посвящения в ученики, присущий М.

В варианте романа, датированном 1933 г., ослепший Иванушка Бездомный появлялся на шабаше, который здесь соответствовал Великому балу у сатаны последней редакции. Подобная слепота, только мнимая, характерна для ученика в масонском обряде посвящения. В эпилоге Иван Бездомный становится человеком науки, превратившись в профессора Ивана Николаевича Понырева. Тем самым он реализовал отмеченную в статье А. И. Булгакова любовь масонов к научной истине. В варианте 1933 г. Воланд обещает ослепшему Ивану прозрение через тысячу лет, после того как поэт уверовал в существование Иешуа Га-Ноцри и захотел увидеть его. В М. ученик, приносящий клятву, доказывает тем самым веру в Провидение, и в результате повязка спадает с его глаз и позволяет осознать позор зла и святость добра.

Обряд посвящения в мастера пародируется и после Великого бала у сатаны. Булгаковский Мастер, извлеченный Воландом из клиники Стравинского, получает от дьявола обратно сожженную рукопись романа о Понтии Пилате, подобно тому, как, по утверждению Батайля, Альберт Пайк будто бы обрел рукопись масонского устава от самого Люцифера. Заключенная в этот роман проповедь добра и истины в учении Иешуа Га-Ноцри также совпадает с масонскими идеалами. В нем – как бы заветное слово масонского первого Великого Мастера Хирама. Автор повествования о Понтии Пилате всецело отдается своему произведению, отрекаясь от личной жизни, как и предписывал устав М. посвященному в мастерскую степень. Подобно тому, как знанием “божественной истины” обладал Хирам-Адонирам, у Булгакова такое знание – прерогатива Иешуа Га-Ноцри и Мастера. Мнимая смерть и бесследное исчезновение тела Мастера и его возлюбленной в эпилоге булгаковского романа тоже можно поставить в контекст мастерского ритуала, где посвящаемый сначала изображает положенного в гроб Хирама, а потом поднимается и произносит клятву мастера.

Масонская символика присутствует и в образе председателя МАССОЛИТа Михаила Александровича Берлиоза (один раз в тексте он именуется секретарем МАССОЛИТа, и это, как и председатель, не только бюрократический, но и масонский термин). МАССОЛИТ может быть расшифрован в том числе и как “Масонский союз литераторов”. Берлиоз и другие члены союза как бы создают новую, но ложную веру, стремясь на самом деле только к личному преуспеянию и приумножению имущества (стремление масонов к увеличению имущества всех членов союза отмечал, в частности, А. И. Булгаков). Гибель председателя МАССОЛИТа и появление его головы на Великом балу у сатаны пародирует рассказ Батайля о казни Жака де Молэ, чудесном спасении от огня его головы (отметим, что по тогдашней практике тело председателя МАССОЛИТа должно было подвергнуться кремации) и использовании черепа гроссмейстера тамплиеров в ритуале американских масонов-демонопоклонников. Живой огонь, вырывающийся из глазниц черепа в фантастическом рассказе Батайля, превратился в “живые, полные мысли и страдания глаза” головы Берлиоза на балу у Воланда. Саму идею сделать главой масонов дьявола Булгаков, возможно, почерпнул у Батайля, сделавшего верховным руководителем масонов сатану Люцифера. Воланд в “Мастере и Маргарите” выполняет функции масона высшей степени, вроде Великого Командора. Убранство Нехорошей квартиры перед Великим балом у сатаны напоминает убранство масонской ложи перед обрядом посвящения – бесконечная темная зала, освещенная свечами. Священный египетский жук-скарабей на груди Воланда заставляет вспомнить об отмеченной А. И. Булгаковым связи масонского обряда с мистериями Древнего Египта и об указании Т. О. Соколовской на то, что Хирам-Адонирам был учеником египетских мастеров. Глаза Воланда – “правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней” олицетворяют тот колодец, куда предчувствовавший гибель мастер Хирам бросил золотой треугольник с “таинственным изображением имени Иеговы”, символ божеского начала и всесовершенства духа. Одеяние Воланда – черная хламида и шпага на боку в точности соответствует одеянию и вооружению Великого Командора в обряде посвящения в 30-ю степень Кадош, или рыцаря белого и черного орла. В начале бала сатана предстает в нижнем белье, как и полагается посвящаемому, а облик Великого Командора принимает сразу после убийства Барона Майгеля, чья алая кровь заливает крахмальную рубашку и жилет – традиционное масонское платье. Бесконечная же лестница, по ступеням которой Маргарита поднимается в Нехорошую квартиру на бал, напоминает таинственную лестницу в четырнадцать ступеней, устанавливающуюся в приемной ложи Кадош и символизирующую, согласно Соколовской, соединение “земного ничтожества” с небесным величием, незнания со всеведением (по этой лестнице обязательно должен был всходить посвящаемый). Во время Великого бала у сатаны Маргарита стоит на левом колене, как и подобает кандидату на получение масонской степени. Здесь, с одной стороны, пародия на масонскую традицию, поскольку уставы XVIII-ХIХ вв., на которые опирались в своих исследованиях А. И. Булгаков и Т. О. Соколовская, не допускали женщин в состав лож. Однако, с другой стороны, тут можно усмотреть и знакомство автора “Мастера и Маргариты” с реальной практикой русского М. начала XX в., когда отдельные женщины уже входили в масонский союз. Помимо Т. О. Соколовской, масонкой была, например, видная общественная деятельница и публицистка социалистического толка Е. Д. Кускова (1869-1958), причем о ее М. было довольно широко известно. Череп Берлиоза играет роль кровавой чаши, куда стекает кровь посвящаемого в масонскую степень, соединяемая с кровью братьев-масонов. Черные фраки гостей на Великом балу у сатаны – это то же самое, что черные одежды на присутствующих при обряде посвящения в мастера. Соединение Мастера и Маргариты соответствует содержащемуся в масонском обряде пожеланию ученику “избрать себе подругу, обручиться ей яко невесте, сочетаться чистым и священным браком с премудростью, с небесною девою Софиею”. Пародия здесь в том, что олицетворяющая вечную женственность и премудрость Божию Маргарита вынуждена была стать ведьмой, чтобы соединиться с Мастером. Конечная награда Мастеру – не свет, а покой, также связывается с символикой М., поскольку масоны считаются “сынами света”. Тут есть связь и с финалом “Фауста” (1808-1832) Иоганна Вольфганга Гёте (1749-1832), где дарование главному герою света совпадает с масонской традицией (Гёте, как известно, был масоном). Однако в соответствии с философской концепцией Булгакова Мастер не получает света.

С Коровьевым-Фаготом связано посвящение в степень Кадош – степень рыцаря белого и черного орла. Неслучайно во время визита буфетчика Театра Варьете Сокова в Нехорошую квартиру Гелла впервые называет первого помощника Воланда рыцарем. Детали обстановки, которые видит вошедший, соответствуют пародии на обряд посвящения именно в рыцарскую степень Кадош: “Войдя туда, куда его пригласили, буфетчик даже про дело свое позабыл, до того его поразило убранство комнаты. Сквозь цветные стекла больших окон... лился необыкновенный, похожий на церковный свет. В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весенний день, пылали дрова. А жарко между тем нисколько не было в комнате, и даже наоборот, входящего охватывала какая-то погребная сырость. Перед камином на тигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был стол, при взгляде на который богобоязненный буфетчик вздрогнул: стол был покрыт церковной парчой (в ранней редакции прямо говорилось, что на парче “были вышиты кресты, но только кверху ногами”; тем самым усиливалось сходство с тевтонскими крестами на бархатном покрытии балдахина во время посвящения в рыцари черного и белого орла. – Б. С.)... У камина маленький, рыжий, с ножом за поясом, на длинной стальной шпаге жарил куски мяса, и сок капал в огонь, и в дымоход уходил дым”. Соков видит и другие предметы, характерные для степени Кадош: “...На спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотой рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями”. Шпаги здесь – это современное повторение мечей рыцарей черного и белого орла. С орлом ассоциируются и орлиные перья беретов, а черно-красный плащ Воланда соответствует одеянию Великого Командора. Испытания, которыми в память о былых казнях тамплиеров подвергают посвящаемого в степень Кадош, пародийно воспроизведены в тех испытаниях, что выпали на долю Сокова в Нехорошей квартире. Согласно описанию Соколовской, кандидату в рыцари черного и белого орла надевали на шею веревку – в память о рыцарях Храма, погибших на виселицах. Под буфетчиком Театра Варьете “с треском подломилась” скамеечка, что символизирует скамейку, выбиваемую из-под ног висельника, а горящая жаровня – костры, на которых жгли тамплиеров. Испытаний Андрей Фокич не выдерживает. Согласно Соколовской, рыцарям степени Кадош было предписано избегать семи пороков: “гордости, скупости, неумеренности, похоти, корыстолюбия, праздности, гнева”. Воланд ставит вопросы перед Соковым таким образом, чтобы выяснить наличие или отсутствие у него всех этих грехов, выясняется, что похоть, неумеренность, гордость, праздность чужды Сокову – он не пьет вина, не интересуется женщинами, не привык к употреблению вкусной и дорогой пищи, не умеет веселиться и праздно проводить свое время. Зато буфетчик страдает скупостью и корыстолюбием и может разгневаться, как возмущается он, например, вопросом Воланда: “Вы когда умрете?” Соков, как и другие современные персонажи “Мастера и Маргариты”, испытаний, которые должны пройти кандидаты на обретение различных степеней М., не осилил. Ни один из псевдомасонских обрядов в “Мастере и Маргарите” не доводится до конца. Воланд и его товарищи подмастерья уподоблены в романе обладателям высших степеней М., для которых характерна, по утверждению Соколовской, страстная проповедь “борьбы со злом силою”. Сатане и его свите особенно присуще мщение – отличительная черта степени Кадош. Они наказывают Берлиоза, Барона Майгеля и Алоизия Могарыча. Последний уподоблен строителю-подмастерью, предательски убившему Великого Мастера Хирама. Могарыч успел уже произвести в подвальчике булгаковского Мастера кое-какие строительные работы:

“ – Я ванну пристроил, – стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу – одна побелка... купорос...”

Во время последнего полета Фагот обретает облик рыцаря черного и белого орла. В варианте 1936 г. он выглядел следующим образом: “Луна лила бешеный свет, и теперь он заиграл на золотых застежках кафтана на рукояти, на звездах шпор. Не было никакого Коровьева, невдалеке от мастера скакал, колол звездами бока коня рыцарь в фиолетовом. Все в нем было печально, и мастеру показалось даже, что перо с берета свешивается грустно”. Здесь Коровьев-Фагот похож на тех рыцарей черного и белого орла, которые, по словам Т. О. Соколовской, несколько модернизировали рыцарский костюм, надев короткие черные далматики (кафтаны) черного или белого цвета и пояса с серебряной или золотой бахромой, а также черные шляпы, украшенные золотым солнцем (у Булгакова вместо шляпы – берет с орлиным пером). В окончательном тексте рыцарский наряд Фагота превратился в традиционные рыцарские доспехи, как это и было в большинстве лож степени Кадош; а прегрешение, за которое он понес наказанье, стало прямо связываться с темой света и тьмы: “На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом...

 – Почему он так изменился? – спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.

– Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, – ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, – его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!” Здесь в качестве символа печали, траура и смерти выбран не черный, принятый в ложе степени Кадош, а фиолетовый, тоже традиционный в этом качестве для западного христианства. Поскольку рыцари белого и черного орла именовали себя “сынами света” и “сынами солнца”, каламбур насчет солнца и тьмы являлся для них вещью предосудительной и мог быть сочтен гордыней – одним из семи запретных для степени Кадош пороков. В наказание Коровьева-Фагота превратили в шута.

Отметим, что одно из занятий, которым предлагает Воланд заняться Мастеру в последнем приюте – “сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула”, хотя и восходит к соответствующему эпизоду “Фауста”, имеет, как, впрочем, и у Гёте, масонскую окраску. Т. О. Соколовская в статье “Масонские системы” рассказывает о так называемой Теоретической степени М., которая “есть посредствующее звено между свободным каменщичеством и высшим собратством избранных просветленных, т. е. “внутренним орденом”... к принятию в теоретические философы избирались достойнейшие питомцы масонского приуготовительного училища, иоанновские мастера; однако им предоставлялось еще время пройти одну или две (смотря по системе) степени шотландского масонства, “дабы к философским работам способными соделать”...

В русских архивах сохранились многочисленные списки предметов для занятий масонов в степени теоретических братьев, но многие из них писаны шифром и трудно поддаются толкованию: не всегда возможно угадать границу между иносказанием и действительностью. Таковы, на пример, подробнейшие описания “создания гомункула в хрустальных ретортах из майской росы и человеческой крови” (Этот процесс следует понимать как метафору соединения мужского и женского начала, крови и росы, с целью достижения Андрогина – двуполого совершенного существа. – Б. С.)...” Фактически Воланд обещает Мастеру производство в следующую степень – теоретического философа. Показательно, что действие московских сцен “Мастера и Маргариты” происходит в мае, так что один ингредиент гомункула оказывается прямо под рукой. Другим ингредиентом, очевидно, должна послужить кровь убитого на Великом балу у сатаны Барона Майгеля. По утверждению присутствующих, эта кровь “давно ушла в землю”, так что она вполне может соединиться с майской росой и тем самым сделать возможным сотворение гомункула. Полет Мастера в черном ночном небе к последнему приюту в скалах (вспоминается и шубертовское “Черные скалы мой покой”, произносимое во время последнего полета Коровьевым-Фаготом в варианте 1931 г.), где герой должен обрести степень теоретического философа, ассоциируется с мрачной обстановкой теоретических лож. Т. О. Соколовская утверждала: “В противоположность светлому, красивому убранству лож иоанновского масонства и причудливой обстановке красных шотландских лож, ложи, предназначавшиеся для заседаний теоретических братьев, были мрачны, их убирали черным сукном и черным шелком”. Поскольку теоретическая степень занимала промежуточное положение между низшим, иоанновским М. и высшим, андреевским, неполнота награды, данной булгаковскому герою, может найти здесь свое объяснение” Как предупреждал Воланд Мастера в ранней редакции: “Ты не поднимешься до высот, не будешь слушать мессы...”. Последний приют, где творец романа о Понтии Пилате сможет наслаждаться покоем, находится на границе света и тьмы. Возлюбленный Маргариты не поднимается до степени рыцарей черного и белого орла – “сынов света”, но оказывается выше обладателей степеней иоанновского М., которым, по Соколовской, “открыты были лишь символы кристаллически чистого учения нравственного усовершенствования и служения на пользу страждущего человечества”. Таким “голым светом”, говоря словами Воланда, способен наслаждаться только одномерно мыслящий Левий Матвей, не только ученик Иешуа Га-Ноцри, но и как бы обладатель низшей, ученической степени М. Булгаковский Мастер выше столь примитивного понимания светлого начала, однако сам не способен к борьбе и мщению, хотя и готов признать способность зла творить благо. Поэтому он не в состоянии достичь высших степеней андреевского, или шотландского М.

Примечательно, что Булгаков употреблял терминологию М. в своей переписке. В частности, в письме философу и литературоведу П. С. Попову от 19 марта 1932 г. он, имея в виду гибель великого поэта Александра Пушкина (1799-1837), утверждал: “Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжелую пистолетную рану. Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в дальний путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И все на спине. Меняется оружие!” Здесь писатель иносказательно говорит о критической заметке драматурга Всеволода Вишневского (1900-1951), сорвавшей постановку “Кабалы святош” в ленинградском Большом драматическом театре. Себя, как и Пушкина, Булгаков произвел в высшую степень писательского ордена, по аналогии с орденом масонским.

Символику М. в “Мастере и Маргарите” автор соединял с христианским преданием. Бриллиантовый треугольник на портсигаре Воланда, предъявляемом литераторам на Патриарших, – это отчетливо масонский знак, олицетворение того золотого треугольника, который обреченный мастер Хирам-Адонирам бросил в глубокий колодец. В книге британского историка и богослова епископа Ф. В. Фаррара “Жизнь Иисуса Христа” (1873), выписки из которой сохранились в булгаковском архиве, можно прочесть: “Чтобы показать им (главным священникам, книжникам, раввинам, представителям всех классов Синедриона. – Б. С.), что самое писание пророчественно обличает их, Христос спросил, неужели они никогда не читали в Писании (Пс. CXVII) о камне, который отвергнут был строителями, но который, тем не менее, по чудесным целям Божиим, сделался главой угла? Как могли они дальше оставаться строителями, когда весь план их строительства был отвергнут и изменен? Разве древнее мессианское пророчество не показывает ясно, что Бог призовет других строителей на строительство своего храма? Горе тем, которые претыкались, как это было с ними, об этот отвергнутый камень; но даже и теперь еще было время избегнуть конечной гибели для тех, на кого может упасть этот камень. Отвергать Его в Его человечестве и смирении уже значило терпеть прискорбную потерю; но оказаться отвергающим Его, когда Он придет во славе, не значило ли бы это “окончательно погибнуть от лица Господа?” Сесть на седалище суда и осуждать Его – значило навлекать погибель на себя и на народ; но быть осужденным от Него – не будет ли это значить быть “стертым во прах” (Дан., II, 34-44)?” М. учитывает в своем учении и эту притчу, вследствие чего масонский треугольник на портсигаре Воланда мог быть истолкован автором “Мастера и Маргариты” как краеугольный камень (отвергнутый камень, который чудесным образом сделался главой угла).

Слова Ивана Бездомного: “Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!” неожиданным образом оказываются связаны с темой М. Весной 1926 г. в Ленинграде ОГПУ арестовало членов масонского кружка мартинистов во главе с Борисом Викторовичем Кириченко (1883 г. рождения), имевшим псевдонимы Астромов и Ватсон. Этот бывший гвардейский офицер стал в революцию юрисконсультом Смольного. Он являлся генеральным секретарем “Автономного русского масонства”, а в момент ареста служил финансовым инспектором губернского отдела народного образования. Подробный рассказ о деле Кириченко-Астромова и его товарищей, осужденных постановлением коллегии ОГПУ на 3 года лагерей, был напечатан в вечернем выпуске “Красной газеты” 15 июня 1928 г. Там, в частности, среди членов астромовского кружка упоминались “последователи Канта, вычищенные из партии”. Таким образом, если не сам И. Кант, то его последователи-масоны в СССР в конце 20-х годов имели все шансы очутиться в Соловецком концлагере. Отметим, что в последнем полете Мастер летит в костюме XVIII в., уподобляясь как Канту, так и обладателю масонской степени теоретического философа.

В очерке “Красной газеты” указывалось, что Астромов был гипнотизером и вместе с другим масоном Гредигером утверждал, что живет уже две тысячи лет. В “Мастере и Маргарите” Воланда, во многом действующего как обладателя высшей масонской степени, принимают за гипнотизера, а живет он никак не менее девятнадцати веков, раз присутствовал при допросе Понтием Пилатом Иешуа Га-Ноцри. Авторы очерка известные журналисты братья Тур (Леон Давидович Тубельский (1905-1961) и Петр Львович Рыжей (1908-1978)) писали, что руководители ленинградских масонов “выставляли масонство как философское, умозрительное течение, культурно-этический профсоюз, ничего общего с западным политиканствующим масонством не имеющий. Более того, Астромов (кстати сказать, участник штурма Зимнего в октябре 1917 г. – Б. С.) декларировал масонство, как попутчика ВКП(б) и исторически “доказывал” общность целей автономного русского масонства и... коммунистической партии”. После ареста Астромов даже написал письмо И. В. Сталину с изложением этих идей, оставшееся без ответа. Не исключено, что дело кружка Астромова, показавшее живучесть М. в советских условиях, стало одним из побудительных мотивов для Булгакова широко использовать масонскую обрядность в “Мастере и Маргарите”.

• < Назад
• Вперёд >