“Записки юного врача”
- Подробности
- Родительская категория: Энциклопедия
“ЗАПИСКИ ЮНОГО ВРАЧА”, цикл, состоящий из рассказов “Полотенце с петухом”, “Крещение поворотом”, “Стальное горло”, “Вьюга”, “Тьма египетская”, “Пропавший глаз” и “Звездная сыпь”. Все эти рассказы в 1925-1926 гг. публиковались в московском журнале “Медицинский работник”, а также (“Стальное горло”) в ленинградском журнале “Красная панорама”. При публикации все они, за исключением двух, имели подзаголовки “Записки юного врача”, или такое же подстрочное примечание. К рассказу “Тьма египетская” имеется сноска: “Из готовящейся к изданию книги “Записки юного врача””, однако книга так и не была издана при жизни Булгакова. В рассказе “Стальное горло” подзаголовок был другой: “Рассказ юного врача”, а рассказ “Звездная сыпь” вообще не имел подзаголовков и примечаний, относящих его к какому-либо циклу или книге. Впервые 3. ю. в. в виде цикла вышли в 1963 г. в Библиотеке “Огонька” (№ 23) без рассказа “Звездная сыпь” (очевидно, как не имеющего прямых указаний на принадлежность к 3. ю. в.), с изменением заглавия “Стальное горло” на “Серебряное горло” и датировки событий с 1917 г. на 1916 г., возможно, по цензурным соображениям, а также для искусственного сближения времени действия с временем приезда Булгакова в село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии в качестве земского врача. К 3. ю. в. примыкает рассказ (или повесть) “Морфий”, опубликованный в “Медицинском работнике” в 1927 г., однако большинство исследователей этот рассказ в состав цикла не включает, поскольку он не только не имел никаких указаний на принадлежность к 3. ю. в. при публикации, но и достаточно сильно отличается от рассказов цикла по форме и содержанию. Здесь основная часть – это не прямое повествование от имени юного врача, а дневник такого врача, доктора Полякова, который после его самоубийства читает товарищ Полякова по университету доктор Бомгард. В отличие от героя-автора в 3. ю. в. главный герой “Морфия” Поляков терпит поражение в борьбе со своим недугом – морфинизмом и гибнет. Очевидно, “Морфий” задумывался Булгаковым как отдельное произведение, вне цикла 3. ю. в., хотя и на общем с ним автобиографическом материале.
В предисловии к несостоявшемуся второму изданию 3. ю. в. сестра писателя Н. А. Булгакова (Земская) отмечала:
“Уроженец большого культурного города, любящий и знающий искусство, большой знаток и ценитель музыки и литературы, а как врач склонный к исследовательской лабораторной и кабинетной работе, Михаил Булгаков, попав в глухую деревню, в совершенно непривычную для него обстановку, стал делать свое трудное дело так, как диктовало ему его внутреннее чувство, его врачебная совесть. Врачебный долг – вот что прежде всего определяет его отношение к больным. Он относится к ним с подлинно человеческим чувством. Он глубоко жалеет страдающего человека и горячо хочет ему помочь, чего бы это ни стоило лично ему. Жалеет и маленькую задыхающуюся Лидку (“Стальное горло”), и девушку, попавшую в мялку (“Полотенце с петухом”), и роженицу, не дошедшую до больницы и рожающую у речки в кустах, и бестолковых баб, говорящих о своих болезнях совершенно непонятными словами (“Пропавший глаз”: “...научился понимать такие бабьи речи, которых никто не поймет”), и всех, всех своих пациентов.
Пишет он об этом без излишней декламации, без пышных фраз о долге врача, без ненужных поучений.
Не боится он сказать и о том, как трудно ему приходится.
В жизни Мих. Булгаков был остро наблюдателен, стремителен, находчив и смел, он обладал выдающейся памятью. Эти качества определяют его и как врача, они помогали ему в его врачебной деятельности. Диагнозы он ставил быстро, умел сразу схватить характерные черты заболевания; ошибался в диагнозах редко. Смелость помогала ему решиться на трудные операции”.
В 3. ю. в. отображены многие подлинные случаи врачебной деятельности Булгакова во время его работы в земской больнице села Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии в период с сентября 1916 г. по сентябрь 1917 г. Туда он был направлен по мобилизации как не годный к военной службе ратник ополчения 2-го разряда для замещения вакансии земского врача. С 20 сентября 1917 г. вплоть до февраля 1918 г. Булгаков продолжал службу в земской городской больнице Вязьмы в той же Смоленской губернии, однако этот период отразился только в обрамляющем рассказе доктора Бомгарда в “Морфии”, где основная часть – дневник доктора Полякова – тоже связана с опытом работы в Никольском, названном здесь Гореловым. 18 сентября 1917 г. Сычевская земская управа в связи с переводом в Вязьму выдала Булгакову удостоверение с развернутой характеристикой его работы в Никольском: “...С 29-го сентября 1916 года и по 18 сентября сего 1917 года состоял на службе Сычевского земства в должности Врача, заведовавшего Никольской земской больницей, за каковое время зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще. При этом, по имеющимся в Управе сведениям, в Никольском участке за указанное время пользовалось стационарным лечением 211 чел., а всех амбулаторных посещений было 15361.
Оперативная деятельность врача М. А. Булгакова за время его пребывания в Никольской земской больнице выразилась в следующем: было произведено операций – ампутация бедра 1, отнятие пальцев на ногах 3, выскабливание матки 18, обрезание крайней плоти 4, акушерские щипцы 2, поворот на ножку 3, ручное удаление последа 1, удаление атеромы и липомы 2 и трахеотомий 1; кроме того, производилось: зашивание ран, вскрытие абсцессов и нагноившихся атером, проколы живота (2), вправление вывихов; один раз производилось под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения”.
Многие из упомянутых операций отразились в 3. ю. в.: ампутация бедра (“Полотенце с петухом”), поворот плода на ножку (“Крещение поворотом”), трахеотомия (“Стальное горло”) и др. В 3. ю. в. главный герой моложе Булгакова, хотя действие и сдвинуто на год по сравнению с булгаковской биографией: юный врач приезжает в село в сентябре 1917 г., а не в сентябре 1916 г., как это было в случае с Булгаковым. В “Стальном горле” основному персонажу 24 года, тогда как к моменту прибытия в Никольское автору 3. ю. в. было уже полных 25 лет. Однако юный возраст не мешает герою цикла успешно преодолевать все препятствия и успешно выполнять свою миссию. То, что сам Булгаков был действительно хорошим врачом, подтверждает и первая жена писателя Т. Н. Лаппа, бывшая рядом с ним и в Никольском, и в Вязьме: “Диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно ориентировался”. Так что здесь никакой идеализации действительности нет, при том что суровая деревенская реальность дана в 3. ю. в. без всяких прикрас. 3. ю. в. были ориентированы на “Записки врача” (1901) Викентия Викентьевича Вересаева (Смидовича) (1867-1945), с которым Булгакову позднее довелось сблизиться, подружиться и даже создать в соавторстве пьесу “Александр Пушкин”. Булгаковский юный врач другой, чем вересаеский. Он, в отличие от героя “Записок врача”, практически не знает неудач. Вересаев писал свою книгу в период, когда был близок к марксистам. Ему казалось, что “пришли новые люди, бодрые, верящие, находившие счастье не в жертве, а в борьбе”. Булгаков 3. ю. в. писал тогда, когда как раз и приходилось пожинать плоды этой борьбы. Для автора “Записок врача” “единственный выход – в сознании, что мы – лишь небольшая часть одного громадного, неразъединимого целого, что исключительно лишь в судьбе и успехах этого целого мы можем видеть и свою личную судьбу, и успех”. Для автора же и главного героя 3. ю. в. прежде всего важен его собственный профессиональный успех, а борьбу он мыслит не в одиночку, но в единстве с соратниками-медиками, а не с неким аморфным и грандиозным целым. Юный врач, как видится ему в “Тьме египетской”, всегда вместе со своей “ратью” – фельдшерами и медсестрами, и, может быть шире, с “отрядом врачей”. Автор 3. ю. в. утверждал силу личного подвига интеллигента, несущего помощь страждущим и просвещение народу, тогда как Вересаев в “Записках врача” стремился продемонстрировать бессилие одиночки, без слияния с массой.
Первая редакция 3. ю. в. создавалась по горячим следам событий. По свидетельству друга юности Булгакова Александра Петровича Гдешинского (1893-1951) в письме Н. А. Земской 1-13 ноября 1940 г., первую редакцию будущего рассказа “Звездная сыпь” Булгаков зачитывал родным и друзьям в Киеве в 1918 г. Не исключено, что ранний вариант 3. ю. в., называвшийся “Записки земского врача”, создавался еще во время пребывания Булгакова в Смоленской губернии. В письме к двоюродному брату Константину Петровичу Булгакову из Владикавказа в Москву 16 февраля 1921г. Булгаков упоминал среди оставшихся в Киеве рукописей “Наброски Земского врача” и “Недуг” (вероятно, первую редакцию “Морфия”). А в письме матери, В. М. Булгаковой, 17 ноября 1921 г. автор 3. ю. в. уже из Москвы сообщал: “По ночам пишу “Записки земского врача”. Может выйти солидная вещь. Обрабатываю “Недуг””. Очевидно, после публикации рассказов из 3. ю. в. и “Морфия” тексты ранних редакций Булгаков уничтожил.
Любопытные воспоминания о первых чтениях 3. ю. в. в Киеве в 1918 г. оставил зять Булгакова (муж его сестры Вари) Л. С. Карум (1888-1968), послуживший прототипом Тальберга в “Белой гвардии” и “Днях Турбиных”. В неопубликованном очерке “Горе от таланта: М. А. Булгаков как человек и писатель” он сообщает: “Тяготевший по наследству к беллетристике, он, оказывается, приехал в Киев не с пустыми руками, а привез несколько рассказов о своей деятельности земского врача... Ведь люди его поколения и его среды (примечательно, что сам Карум, человек одного с Булгаковым поколения и среды, на склоне лет предпочел от этого поколения дистанцироваться. – Б. С.) начинали жить дважды. Первый раз – в условиях старой русской жизни, они кончали гимназию, университет, обзаводились семьями, служили. Об этой жизни, в которой было не только плохое, но и хорошее, они и вспомнили. Второй раз они начинали жить с самого начала, уже после революции. Иногда меняли профессию, место жительство, специальность, даже семью. И первый период будил воспоминания. Он ушел в прошлое.
Рассказы оригинальны и свежи, раскрывают психологию врача. До того времени широкая публика знала о переживаниях врача только по произведениям В. Вересаева “Записки врача”, но это были записки врача-терапевта. Булгаков же описывает психику врача-хирурга, к тому же юного. Это было ново, написано талантливо”.
В мемуарной неопубликованной рукописи “Моя жизнь. Рассказ без вранья” Л. С. Карум оставил уникальное свидетельство, как реагировали на 3. ю. в. киевские друзья Булгакова: “В 1918 году “Записки” производили между его приятелями фурор. По вечерам Булгаков удалялся в комнату, которая служила ему кабинетом во время приема больных, и там читал выдержки из “Записок” своим восторженным слушателям. Коля Судзиловский (племянник Л. С. Карума, прототип Лариосика в “Белой гвардии” и “Днях Турбиных”. – Б. С.) как-то раз после чтения сказал: “Это восхитительно, замечательно”. Он рассказал, что Булгаков описал случай, когда ему пришлось в первый раз сделать при дифтерите трахеотомию. Булгаков очень волновался, но сделал, как он говорит, операцию блестяще, и ребенок сейчас же спокойно задышал”. Здесь явно имеется в виду ранняя редакция рассказа “Стальное горло”.
В письме Н. А. Земской от 1-13 ноября 1940 г. А. П. Гдешинский отмечал, что в письмах из Никольского “Миша очень сетовал на кулацкую, черствую натуру туземных жителей, которые, пользуясь неоценимой помощью его как врача, отказали в продаже полуфунта масла, когда заболела жена... или в таком духе”. Антикулацкие настроения Булгакова находят подтверждение в его собственноручных показаниях на допросе в ОГПУ 22 сентября 1926 г.: “На крестьянские темы я писать не могу потому, что деревню не люблю. Она мне представляется гораздо более кулацкой, нежели это принято думать”. Однако в 3. ю. в. антикулацкие мотивы практически отсутствуют, а упор сделан на необходимость просвещения народа. Вероятно, Булгаков не желал иметь ничего общего с официальной пропагандой, клеймившей кулаков (хотя до поры до времени допускалось их существование). Кроме того, писатель, как сообщал в донесении от 22 февраля 1928 г. неизвестный осведомитель ОГПУ, в разговоре с исследователем-пушкинистом Н. О. Лернером (1877-1934) утверждал: “Нужен обязательно или снова военный коммунизм или полная свобода. Переворот... должен сделать крестьянин, который наконец-то заговорил настоящим родным языком. В конце концов коммунистов не так уже много... а крестьян обиженных и возмущенных десятки миллионов”. Возможно, что эти, оказавшиеся впоследствии несостоятельными расчеты на крестьянство, привели к приглушению кулацких черт деревенских жителей в 3. ю. в.